из кармана его куртки.
Колин медленно сел и широко раскрытыми глазами уставился на Дикона. Он смотрел и смотрел и всё не мог насмотреться – как в тот раз, когда к нему вошла Мэри. Сказать по правде, хоть он и много слышал о Диконе, он совсем не представлял себе, какой он, и не ожидал, что лисёнок, ворон, белочки и ягнёнок окажутся до того спаяны с ним, как если бы составляли одно целое. Колин в жизни не разговаривал с другим мальчиком – от радости и любопытства он совсем растерялся и даже не пытался заговорить.
Но Дикон совсем не оробел и не смутился. Ведь он не растерялся, когда впервые увидел своего ворона, который не понимал его языка, а только молча глядел на него. Птицы и звери всегда так себя ведут, пока не поймут, кто ты. Дикон подошёл к Колину, сидевшему на диване, и тихонько положил ему на колени ягнёнка – малыш тут же прижался к тёплому бархату халата и принялся тыкаться в его складки, нетерпеливо ударяя своей кудрявой головкой Колину в бок. Разве тут можно было молчать?
– Что это он делает? – воскликнул Колин. – Что ему надо?
– Мать ищет, – отвечал, всё шире улыбаясь, Дикон. – Я его немного недокормил – я знал, что тебе захочется посмотреть, как он ест.
Он опустился на колени возле дивана и вынул из кармана бутылочку с молоком.
– Иди сюда, малыш, – сказал он и загорелой рукой осторожно повернул к себе белую шерстяную головку. – Вот что ты ищешь. Твоя еда здесь, а не в бархатном халате. На вот!
Он сунул резиновую соску, надетую на бутылочку, в жадно ищущий рот – ягнёнок блаженно и жадно засосал.
Тут уж никто не раздумывал о том, что сказать. Насосавшись, ягнёнок заснул, а Колин и Мэри засыпали Дикона вопросами. Дикон рассказал им, что нашёл ягнёнка на рассвете ровно три дня назад. Он стоял среди вереска, слушал жаворонка и смотрел, как весёлый певец поднимается всё выше и выше в небо, пока не превратился в чёрную точку в небесной синеве.
– Если б не его песенка, я бы его совсем потерял. Я стоял и думал, как это я его слышу, когда он вроде как из этого мира совсем исчез. Вдруг слышу где-то в кустах можжевельника совсем другой звук. Слабенькое такое блеяние… Я понял, что это новорождённый ягнёнок и что он голоден, а только с чего это ему быть голодным? Значит, он мать потерял. Стал я его искать. Ну и пришлось мне побегать! Я и в можжевельнике искал, и вокруг ходил, ходил, а найти никак не мог. Наконец приметил белое пятнышко у большого валуна на горке, залез туда и вижу: лежит малыш, полумёртвый от холода и голода.
Меж тем ворон то вылетал важно в парк, то возвращался и о чём-то докладывал карканьем, а белочки резвились в ветвях огромных деревьев, стоявших под окном, бегали вверх и вниз по стволам и ползали по веткам. Лисёнок же устроился рядом с Диконом, который уселся на коврик возле камина.
Потом все трое смотрели книги о садоводстве – Дикон знал, как в народе называют разные цветы, и мог точно сказать, какие из них уже появились в саду.
– Этого названия я не знаю, – сказал он, указывая на цветок, под которым стояла подпись «аквилегия», – только у нас его зовут водосбор. А вот это львиный зев, и оба дикорастущие, у нас в живых изгородях их тьма! Ну а это садовые, у них цветы и покрупнее, и поярче. В нашем саду водосборов видимо-невидимо. А когда распустятся, кажется, словно на клумбе бабочки голубые и белые сидят и крылышками трепыхают.
– Я должен на них посмотреть! – вскричал Колин. – Нет, я должен на них посмотреть.
– Да уж конечно, – согласилась Мэри серьёзно. – Что время зря терять!
Глава 20
«Я буду жить, и жить вечно!»
Однако прошло больше недели, прежде чем они смогли выйти из дому – сначала было ветрено, а потом Колин чуть не подхватил простуду. Раньше он бы пришёл в ярость от такого стечения обстоятельств, но сейчас его слишком увлекали планы, которые надо было держать в тайне. К тому же чуть не каждый день к нему хоть на несколько минут заходил Дикон, чтобы рассказать, что происходит на пустоши, в аллеях парка, живых изгородях и на берегах ручейков. Он так увлечённо говорил о норах барсуков, выдр, мышей-полёвок и водяных крыс, а особенно о птичьих гнёздах, что Колин с Мэри просто дрожали от волнения. Немудрено – ведь «заклинатель зверей» повествовал обо всём этом с такими подробностями, что они прямо видели, какие удивительные, потрясающие дела творятся в подземном мире.
– Да, они живут совсем так же, как и мы, – говорил Дикон, – только им приходится дом себе строить каждый год заново. Вот они и спешат изо всех сил.
Но больше всего нашу троицу занимало, как, не привлекая внимания, переправить Колина в сад. Никто не должен был видеть, куда направятся Мэри и Дикон, когда дойдут до конца клумб и свернут на дорожку, идущую вдоль заросших плющом стен. С каждым днём Колин всё больше и больше укреплялся в мысли о том, что самое главное во всей их затее была окружающая её тайна. Её надо было сберечь во что бы то ни стало. Никому даже в голову не должно было прийти, что они что-то скрывают. Пусть все думают, будто Дикон и Мэри просто вывезли Колина погулять – они ему нравятся и он не возражает, чтобы они на него глядели. С восторгом, во всех деталях они обсуждали будущий маршрут. Сначала они проедут по этой дорожке, потом свернут на другую, пересекут третью, проедут меж клумбами, разбитыми вокруг фонтана, словно любуясь работой мистера Роуча, главного садовника. Это будет настолько естественно, что никому и в голову не придёт их заподозрить. Там они свернут в кусты и запутают след, пока не выйдут к стенам спрятанного сада. Всё было тщательно продумано – так во время войны полководцы продумывают план перехода.
Как и следовало ожидать, слухи о любопытных новшествах на половине больного проникли в людскую и достигли ушей конюхов и садовников. Всё же мистер Роуч изумился, когда ему передали распоряжение явиться в комнату к мастеру Колину – из работников там никто никогда не бывал, – так как с ним желал говорить сам больной.
– Ну и дела, – бормотал он про себя, торопливо меняя куртку. – Что
