птица. А потом добавила: — Ты неостор-рожен, как всегда. Не говор-ри. Побер-реги гор-ло.
А Лис, если бы даже и захотел что-то сказать, не смог бы. От изумления он потерял дар речи. Вещун говорил голосом Мая. Только «р» раскатывал, как Вертопляс.
— Чего вытар-ращился? — усмехнулся гость. — Да, это я. Вер-рнулся. Пр-рости, что не тор-ропился. Нужно было пр-рийти в себя, знаешь ли. Как ты тут? Спр-равлялся?
Княжич покачал головой, одновременно вновь разводя руками. Ворох мятых бумаг, давно не чёсанные волосы, пустые бутылки и пятна вина на ковре говорили сами за себя.
— Отвер-рнись! — скомандовал Май-Вертопляс.
Но Лис не послушался. Он боялся: стоит ему отвести взгляд, и друг исчезнет, оказавшись сном или того хуже — бредом воспалённого рассудка.
Вещун вздохнул, а потом ударился оземь — и обернулся человеком. Да, это был Май. Родной, почти не изменившийся, даже посвежевший.
— Неплохо выглядишь. — Лис улыбался до ушей. — Смерть пошла тебе на пользу. Будто бы помолодел даже.
— А ты, др-руг мой, выглядишь, как стар-рая р-рухлядь.
В устах Мая даже эти нелестные слова звучали с заботой.
— Я обязательно исправлюсь. — Княжич огляделся в поисках вина, но все бутылки были либо уже распиты, либо разбиты в драке с дивьим злыднем.
— Смотр-ри у меня! Я пр-рослежу. — Май с наслаждением потянулся, хрустнув костяшками. — Тепер-рь я понимаю тебя, как никто др-ругой. Как же это здор-рово — снова быть живым! И, кстати, о Смер-рти. Почему ты мне не р-расказывал, что вы с ней близкие др-рузья? Более того, что вы обр-ручились?
— Откуда знаешь?! — ахнул Лис. — Ты её видел? Вы разговаривали?
Май со вздохом закатил глаза:
— Глупый вопр-рос. Я был мёр-ртв. Р-разумеется, я её видел. Кстати, она пр-росила пер-редать тебе, что ты — мерзавец и подлец. А теперь выкладывай всё с самого начала: как вы повстр-речались? И чем ты её р-разгневал?
Глава семнадцатая Что на уме, то и на языке
Дивьи люди недолго радовались затишью, но пара лун передышки оказалась очень кстати, чтобы обучить новых бойцов. Новобранцы были не сильно старше дочери писаря Любавы — той, что просилась на войну. Царь Радосвет однажды назвал их Волчатами, а все прочие подхватили. Яромир был не против. Волчата так Волчата. Всё равно Селезней больше нет…
Когда он вернулся в ставку, то узнал, что Душица с братьями перешла в отряд Радмилы. В этом не было ничего удивительного: не сидеть же им всё это время сложа руки в ожидании возвращения командира? Он, разумеется, предложил вернуться. Не Душице — та не захотела разговаривать, — а Соловью. Но тот лишь покачал головой:
— Прости, старшой, но нет. Мы теперь под рукой Северницы ходим. А бегать туда-сюда, как полевые мыши, нам не по нутру.
— И как твоя сестрица с моей уживаются? У Радмилы нрав покруче, чем у меня. А Душице тоже палец в рот не клади. — Яромир спрашивал не из праздного любопытства. До него дошли слухи, что его бывшая подчинённая — в остроге частая гостья.
Соловей пожал плечами:
— Чай, не маленькие. Разберутся.
— А ты-то сам обиды на меня не держишь?
— Не обиду. Досаду, может. Не знаю, как объяснить… мы люди простые, красиво говорить не обучены. Но видеться мне с тобой тяжко.
На том и расстались, потому что добавить было нечего. И это никто ещё не знал, что случилось с Горностайкой после смерти…
Впрочем, Яромира ждали и хорошие новости — Яснозор выжил! Оказалось, у Медового озера его лишь ранило, и, когда Лютогор творил своё чёрное колдовство, Яснозор уже лежал в снегу без памяти. Возможно, это его и спасло.
— Как же мы с царём тебя не углядели? — удивлялся Яромир. — Мы же вернулись, когда навьи ушли. Думали еду найти али лошадей, а нашли только венец в снегу.
— Дык когда заклятие бахнуло, меня, кажись, в кусты отнесло. Всю рожу терновником изодрало. — На лице Яснозора и впрямь было много почти заживших, но всё ещё заметных царапин. — Там я и очнулся. Помню, как решил, что буду выбираться к своим. А половину пути — не помню, потому что башка гудела, что твой колокол. Свезло мне, что Веледара встретил.
— Так тебя наш воевода спас?! — присвистнул Яромир.
— Ага. Должок у меня теперь. Представится случай — верну. — Яснозор улыбнулся. — А что за венец-то?
— Самого Лютогора. Говорят, колдовской!
— Ого! И что же он делает?
— Да чародеи пока не разобрались… — вздохнул Яромир.
А Яснозор хлопнул его по плечу:
— Не вешай нос, ещё разберутся! Слыхал, ты молодёжь обучать взялся?
— Угу. А ты где нынче служишь?
— Снова у Веледара.
— Самого воеводы заместитель? Да ты большая шишка, приятель! А как же столичный гарнизон?
— Там и Мстишка справится. А я на передовой нужнее. Слушай, может, пропустим по чарочке, а? За встречу.
Но Яромир помотал головой:
— Как-нибудь в другой раз. Мне ещё Волчат гонять.
Он старался провести с пользой каждый день затишья, потому что знал: оно бывает лишь перед бурей. А мир — это просто временная передышка перед новыми битвами.
Радосвета тишина тоже настораживала. Он всё пытался узнать, что замышляет Лютогор. Не может же быть, чтобы тот не воспользовался преимуществом? Нанести такой удар, вывести из строя почти половину дивьей армии — и пропасть? Это на него совсем не похоже.
Но вести от соглядатаев в Нави оставались неизменными: тишь да гладь, наступления не предвидится. Почему? А пёс его знает.
Слухи же ходили всякие. Одни говорили, мол, заперся Кощеевич в башне и готовит ужасное заклятие, которое заморозит всё живое — лишь упыри
