да злыдни в мире останутся. Другие — что после такого страшного колдовства обычный чародей сразу бы помер, а Кощеевич, значит, лежит без сил, превратившись в змия, которого поят дивьей кровью. Третьи поговаривали, что никакой он на самом деле не бессмертный, а всё это мороки — то бишь двойники чародея. Он их сколько хошь создать может, но, если найти настоящего, тут-то и Кощеевичу настанет крышка, а войне — конец.
Всё это Яромир узнал от Волчат. Была там парочка — два подарочка: братья-близнецы Беляй да Бажан, оба те ещё выдумщики. В каждом новом пересказе у змия становилось всё больше голов, которые нужно было срубить одновременно, а потом из каждого рта собрать по жемчужине, растереть всё в прах и положить в задницу…
В чью именно, Яромир не расслышал — раздался дружный смех. А переспросить не успел: из стоявшей неподалёку палатки высунулась какая-то целительница и напустилась на мальчишек:
— Скоморохами бы вам быть, а не воинами! Кыш отсюда, пустомели. Гогочут, как гусаки, целый день!
Волчата бросились наутёк, а Яромиру стало обидно за подопечных, и он решил вступиться:
— Чего ругаешься, целительница? Пусть молодёжь развлекается. Неужто не знаешь, что смех — лучшее лекарство от страха?
Девица обернулась, и тут Яромир узнал её. Это же та самая, рыжая полукровка, у которой драка с Душицей приключилась! И имя её красивое сразу вспомнилось: Огнеслава.
Как и в прошлый раз, целительница выглядела отнюдь не дружелюбно — прямо коловерша дикая: того и гляди вцепится.
— А, это опять ты, брат Северницы?
— У меня вообще-то имя есть. Яромир я.
— Знаешь что, Яромир? Когда твоя молодёжь пойдёт сражаться с навьими упырями, им понадобятся не смех, не дурацкие байки, а удача, сноровка и мои зелья. А чтобы у них был запас этих зелий, мне нужно работать. А там, где я работаю, должна быть тишина. Ясно?
— Ладно, ладно. Чего ты злая-то такая? Нет бы объяснить по-хорошему…
— По-хорошему никто не понимает, — всё-таки сбавила тон Огнеслава. — При Светозаре по-другому было, а теперь: «Да кто ты такая, чтобы нам указывать?!»
— Погоди, а что со Светозаром сталось? — Яромир хорошо помнил старого придворного лекаря, который не боялся перечить самому Ратибору. Выходит, не зря перечил, сразу разглядел гнилую суть царя.
— Убили.
— Кто?
Огнеслава посмотрела на него, как на дурачка:
— Кто-кто! Ну не дивьи же?
— Тут, знаешь ли, возможны варианты… — нахмурился Яромир.
Огнеслава сперва удивилась, потом в её таких необычных для Диви глазах — то ли болотных, то ли ореховых — отразилось понимание:
— Нет, прежний царь тут ни при чём. В лёд он превратился, как и все старшие целители. А после этого воевода меня главной назначил.
— Видать, хорошая ты целительница, раз Веледар выбрал полу… — Яромир хотел сказать «полукровку», но осёкся. Только было поздно.
Огнеслава, конечно, всё поняла и, нахмурившись, презрительно фыркнула:
— Хорош лясы точить, брат Северницы! Ты тут лодырничай, если хочешь, а у меня дела.
Резко развернувшись, она скрылась в палатке. Яромир даже извиниться не успел. Да и помогли бы эти извинения? Пожалуй, нет.
* * *
«Тебе грустно, Яр?» — неожиданно прозвучал в голове голос верного симаргла.
— Нет, с чего ты решил?
«Не отпирайся, я же чувствую».
М-да… ничего-то от него не скроешь. Яромир не без грусти глянул на лекарскую палатку, где только что скрылась Огнеслава.
— Я только что обидел хорошего человека неосторожным словом. Сам не понимаю, как вырвалось.
Пёс подошёл, ткнулся лбом в ладонь, утешая.
«Так пойди и извинись».
— Не могу.
«Не можешь или не хочешь?»
Яромир потрепал друга за уши, зарылся пальцами в густой белый мех. Это с детства успокаивало.
— Наверное, и то и другое.
«Значит, считаешь себя правым?» — недоумевал пёс.
Яромир вздохнул. Ну как ему объяснить? Это у симарглов всё просто: ты можешь быть либо прав, либо нет. Если не прав — попроси прощения. А если правда на твоей стороне, держись её до конца.
— Я считаю, что полукровкам нельзя доверять. Это истина, не раз подтверждённая жизнью. Взять хоть того же Лютогора… Все мудрецы говорят, что смешение кровей опасно. Дивьи люди должны жениться на дивьих, навьи — на навьих, а смертные — друг на друге, только тогда в мире будет порядок. Так что я сказал то, что думал, хотя стоило промолчать.
Он хотел почесать симаргла за ухом, но тот вдруг отстранился и очень серьёзно посмотрел Яромиру в глаза. Во взгляде читалось неодобрение пополам с разочарованием. Он даже хвостом вилять перестал. И это оказалось неожиданно больно — хуже пощёчины. Уж кто-кто, а верный пёс всегда был на его стороне. И Яромир настолько к этому привык, что начал забывать, насколько симарглы своенравны. У них на всё имеется своё мнение.
«Прежде ты всегда говорил, что думаешь, и этим отличался от всех прочих. Поэтому я с тобой. Ты же знаешь, симарглы не любят людей. Наше племя испокон веков старалось не иметь дел с вашим. Но ты всегда был правдивым. Больше похожим на симаргла, чем на человека из Дивьего народа. Хочешь сказать, я всё это время ошибался в тебе?»
Яромир погрустнел ещё больше и со вздохом предложил:
— Пойдём продолжим разговор в нашем шатре. Я не хочу, чтобы нас подслушали. «Зачем вообще слова? — удивился пёс. — Ты можешь просто думать, и я услышу».
— Да, но… хоть ты и говоришь, что я похож на симаргла, но я всё-таки человек. Вслух лучше думается, когда запутался. А я запутался, Вьюжка. И мне очень нужно излить душу верному другу.
«Ладно! — фыркнул пёс, стряхивая снежинки с чёрного носа. — Но
