Круглые окна кабинета осветились ярче, потом вдруг оба сразу погасли.
Дон Лопес замолчал с полуоткрытым ртом.
— Чего ждут? Ареста? Убийства? — пересохшими губами спросил Мигель.
— Не знаю, не знаю, не знаю! — замахал руками, точно опомнившись, дон Лопес. — Я ничего, ничего тебе не говорил. Забудь, забудь, сейчас же забудь!..
— Одно окажите мне, дорогой дон Лопес! — взмолился Мигель, удерживая учителя за руку. — Какое обвинение предъявляют принцу?
— В покушении на священную особу самого короля, — шёпотом выдохнул старик.
— И вы думаете, что это правда?
— Одному господу богу открыта истина! — уклончиво ответил дон Лопес и сложил руки на груди.
Глава шестая
Наследник престола
Той самой ночью принца арестовали. В одиннадцать часов сам король с двумя приближёнными и духовником прошёл на его половину. Король был в каске и вооружён. Герцог де Лерма шёл впереди с зажжённой свечой.
Они беспрепятственно открыли дверь.
Принц спал одетый.
Его разбудили. Под подушкой у Карлоса лежали давно припрятанная шпага и заряженная аркебуза.[7] У принца забрали оружие, забрали бумаги, переписку и объявили ему об аресте.
Карлос в отчаянии кинулся на пол и обнял кривые ноги отца.
— Убейте меня, ваше величество, или я сам себя убью! — крикнул он.
— Вы — сумасшедший, — холодно сказал Филипп.
Карлос бросился в угол, к горящему камину. Антонио де Толедо, духовник короля, вовремя подскочил и оттащил принца.
Принца повели неизвестно куда. Даже самые осведомлённые люди не знали, в какой из тайных покоев дворца его засадили.
Внешне всё шло по-старому. Филипп слушал мессы, перебирал чётки, принимал послов.
А через три месяца весь Мадрид шептался о внезапной смерти принца.
Он умер от «воспаления внутренних органов». Так гласило официальное извещение.
Наследника престола поспешно и без всякой торжественности закопали.
Три дня, по приказу короля, из ворот Мадрида не выпускали ни одного человека.
Мигеля дон Лопес, на всякий случай, засадил на эти дни в библиотеку переписывать стихи.
Два месяца спустя умерла Елизавета Валуа, молодая жена Филиппа, бывшая невеста принца.
Иностранные дворы забили тревогу. В Париже Екатерина Медичи, королева французская, устраивала торжественные заочные похороны принца и слала Филиппу истерические запросы и письма. Папа римский Пий V, не отставая от неё, служил по принцу пышные обедни и отправил послов на разведки.
И неожиданно приезд одного из папских послов, прелата Аквавивы, определил всю дальнейшую судьбу Мигеля Сервантеса.
Глава седьмая
Ночной поединок
Здесь покоится слава испанского народа,
Здесь цветок сокрыт французской земли…
Эпитафия была хороша. Мигель переписывал стихи уже в четвёртом варианте.
«История и правдивое описание краткой болезни и счастливого перехода в лучший мир её величества королевы испанской, доньи Исабелы де Валуа, светлейшей госпожи нашей…» Дон Лопес готовил сборник памяти только что умершей королевы. Все ученики дона Лопеса принимали участие в сборнике.
Здесь, на малом участке земли, погребена
наша радость.
Здесь звезда заката перестала мерцать…
Третий день из-за эпитафии Мигель не мог поехать за город, в табор. Он уже несколько раз был там, у Кахиты. Отец Кахиты, Марó, высокий цыган с каменным загорелым лицом и резкой проседью в чёрных волосах, сначала неприветливо встретил Мигеля.
— Как вас зовут, молодой сеньор? — спросил Марó.
— Мигель Сервантес де Сааведра.
— Кабальеро?
— Я — знатного рода, — ответил Мигель.
Марó посмотрел на старый камзол Мигеля с дважды надставленными рукавами.
— Отчего вы так худы, молодой сеньор? — спросил Марó.
— Я беден, — ответил Мигель.
— Какой же толк в знатности вашего рода, если вы бедны? — улыбнулся цыган.
Мигель не нашёл, что ответить.
Он часто стал ездить в табор. Пестрота и вольность цыганской жизни ослепили его. Мигель полюбил сидеть в кругу сдвинутых телег, у костра. Он познакомился со всеми подругами и братьями Кахиты и подружился с самым младшим, полуголым, всегда голодным и весёлым Чикитильо. Марó, приглядевшись к Мигелю, стал разговорчивее.
— Что толку в знатности вашего рода, если вы бедны, дон Мигель, и не свободны? — говорил Марó. — Посмотрите на нас, — нет человека на земле веселее цыгана. Цыган никого не боится — ни бога, ни чёрта, ни сеньора. Это ваши трусы-крестьяне дрожат перед сеньором; мы раскидываем палатки, где захотим, и, когда захотим, снимаемся с места.
— Мы скоро уйдём отсюда, — сказала Мигелю Кахита. — Вы любите волю, дон Мигель, поезжайте с нами.
— Я не могу, Кахита, — сказал Мигель. — Я должен ещё год жить здесь, в Мадриде. Я обещал.
— Кому?
— Моему учителю. Я дал ему слово.
Кахита тряхнула головой.
— Как можно! — сказала Кахита. — Цыгане никогда не дают слова. Цыган никогда не знает, что с ним будет через год.
Она была права. Мигель жалел о том, что поехал с учителем. Он задыхался в этом городе монахов и царских слуг.
Лучший цветок нашей земли перенёсся на небо,
Злая смерть сломала его хрупкий стебель.
Это был седьмой вариант. Мигель отложил перо. Была ли она вправду похожа на цветок, молодая королева? Мигель никогда не видел её. Говорят, Елизавета была нехороша собою, очень боязлива и всегда бледна. Она всё не могла привыкнуть к своему испанскому имени — Исабела. Говорят, она до судорог боялась короля Филиппа, своего супруга.
По ту сторону, в царстве вечной славы,
Наша королева вкушает счастье и мир…
Нет, на сегодня довольно! Мигель вскочил. Цыгане уйдут без него!.. Ещё накануне он видел бледное зарево за городом. Он пошёл седлать коня.
Мигель выехал поздно, уже заходило солнце. Поля и бурые холмы окрестностей Мадрида казались ржаво-красными в свете заката. Когда он свернул на дорогу к табору, тяжёлое, тёмно-багровое солнце спряталось за дальним холмом; небо стало свинцовым, собиралась гроза.
На вершине плоского холма впереди виднелись на фоне потемневшего неба два кривых чёрных каменных дуба. Рядом развалины, остатки каменных столбов, конюшен: здесь когда-то была вента.[8]
С вершины холма раскрылась лежащая впереди равнина, огни цыганского табора слева и тёмный массив замка маркиза де Иварры на соседней возвышенности. На небе за замком ещё теплилось бледное зарево. Там были беспорядки: крестьяне маркиза де Иварры взбунтовались и подожгли его амбары с хлебом.
Мигель издали увидел в таборе неожиданное смятение. Цыгане поспешно снимались с места. Они распутывали стреноженных лошадей и очень суетились.
Мигель привязал Пардо, подошёл ближе и онемел.
Солдаты, на конях и пешие, выгоняли цыган из палаток. Они били их кожаными плетьми и прикладами мушкетов и сгоняли всех в круг, где уже был беспорядочно свален цыганский скарб. Какая-то женщина упиралась, её тащили за волосы. Из крайней палатки к нему выбежала Кахита.
— Нас гонят отсюда! — крикнула она. — Маркиз де Иварра прислал сюда капитана де Сигурус отрядом солдат… Сам Сигура у нас в палатке. Идём туда скорее, он изобьёт моего отца!
Она потащила Мигеля.
Антонио де Сигура, в каске и перевязи капитана, стоял перед Марó. Лицо цыгана было уже изуродовано громадным синим кровоподтёком.
— Ты главный зачинщик! — кричал Сигура. — Это ты подстрекал крестьян поджечь амбары сеньора!..
Свистнув в воздухе, витая плеть опустилась на лицо цыгана.
Кахита кинулась между ними и обняла отца, подставив себя под удар.
— Ты хочешь получить за отца? Получай! — крикнул капитан.
Он опустил плеть, и красная полоса вздулась на открытом плече Кахиты.
— Не смейте бить её, капитан! — крикнул Мигель. Капитан обернулся.
— Не смейте бить эту девушку! — повторил Мигель и подступил ближе.
— Кто ты такой и почему ты вступаешься за эту бешеную девчонку? — удивился капитан.
— Меня зовут Мигель Сервантес. Я прошу вас, сеньор, не трогать этих людей.
— Убирайся отсюда прочь! — сказал Сигура.
— Сейчас же прекратите расправу, капитан! — крикнул Мигель. — Вы поступаете беззаконно и подло!
— Мальчишка, ты пришёл сюда говорить мне дерзости! — рассвирепел Сигура. — Умеешь ли ты драться?
— Умею! — крикнул Мигель, выхватил шпагу и, скинув плащ, обернул им левую руку.
Они тут же сцепились в отчаянном поединке. Кахита и Марó замерли. Сигура был и сильнее, и выше, и лучше владел шпагой. Мигель успел взять дома у брата Родриго только несколько первых уроков фехтования.
