воде, ни посуху, и даже навье зеркало открывает путь токмо в грозовую ночь — такую, как сегодняшняя.
— Мне здесь не нравится… — Лис сплюнул на камни и удивлённо потрогал уголок рта. Что это? Кровь? Во рту было солоно. Похоже, он таки разбил губу, когда упал.
В ответ на это Кощей рассмеялся, и буря заревела ещё сильнее, словно хохоча вместе с ним.
— И не должно нравиться. — Навий князь взял сына за плечо и приблизился, шепча на ухо: — Это самое неприютное и безнадёжное место на свете. Без нашей подготовки ты немедля превратился бы в лёд, едва ступив на эти камни. Зато в мире нет тайника надёжнее.
Они подошли к дубу, из дупла которого исходило сияние, и Лис ахнул — светился хрустальный ларец.
— Сам не трогай, порежешься, — предупредил Кощей. — Грани очень остры. Просто смотри.
Сквозь прозрачную крышку было видно, что внутри ларца, свернувшись калачиком, лежал… заяц. На первый взгляд совсем обычный: серый, длинноухий. И, кажется, мёртвый,
— По-моему, он не дышит, — Лис наклонился поближе, чтобы убедиться.
— Конечно, не дышит, — усмехнулся Кощей. — Ему, как любому упырю, не нужны воздух, еда и питьё.
Он щёлкнул пальцами, и крышка ларца откинулась. Заяц тут же встрепенулся, скосив лиловый глаз, и — Лис не успел даже глазом моргнуть — выскочил из дупла.
Отец взмахнул рукой, и серая тушка повисла в воздухе, будто на нити-невидимке. Из поясного кошеля он достал кинжал с полулунным лезвием и рассёк тушку вдоль спины. Миг — и из зайца выпорхнула птица. Лис не успел её даже рассмотреть, та уже скрылась за тучами.
— И что же теперь делать? — он позабыл о холоде и ненастье — настолько сильным было любопытство. — Она насовсем улетела?
— О, она вернётся. — Покопавшись в другом кошеле, Кошей явил на свет горсть мелких рубинов и пояснил: — Драгоценной утице — драгоценный корм.
Он высыпал камни Лису на ладонь и скомандовал:
— Жди.
Прошло меньше четверти часа (которые в такую погоду показались вечностью), и птица вернулась. Выпорхнув из туч, она камнем упала Лису в руки и принялась заглатывать алые зёрна одно за другим. Только сейчас ему удалось разглядеть: это и впрямь была утка. Только в клюве у неё были такие зубы… ух, мара бы позавидовала!
— Видишь, сколько тут охранных ступеней? — Кощей потирал ладони. Его чёрноугольные глаза светились во тьме синеватым огнём, каким горит болотный газ. — В море-окияне, на острове Буяне стоит дуб, в дубе том — дупло. В дупле — ларец, в ларце — заяц, в зайце — утка…
— Что теперь? — Лис обхватил утицу покрепче и вытянул руки, отстраняя птицу подальше от себя. Мало ли? Вдруг палец оттяпает?
Кощей поджал губы. Накрыл ладони сына своими, хорошенько встряхнул утицу и, задумчиво пробормотав: «Кажись, обсчитался», — сунул ей в клюв ещё пару рубиновых зёрен.
Вдруг птица закрякала, словно её резали (Лис с перепугу чуть не выпустил ношу), и — оп — снесла яйцо прямо в подставленные руки Кощея.
Тут-то Лис, приглядевшись, понял, что никакое это не яйцо, а самое настоящее сердце — только не из плоти, а целиком изо льда.
— Ну как тебе? — отец горделиво вскинул подбородок. Чёрный плащ за его спиной стелился по ветру, будто гигантские вороновы крылья. — Некоторые считают, что у меня нет сердца. А я говорю тебе — есть. Вот оно. Просто в надёжном месте хранится. И пока оно тут, я не могу умереть.
— Вот это да! — в восхищении выдохнул Лис. — А оно бьётся?
— Сам послушай, — Кощей сунул сердце ему под нос.
Сквозь толщу льда было видно, как в прозрачных жилах медленно движется голубоватая кровь. А стоило наклонить ухо, как послышалось редкое, но отчётливое: «Тук-тук… тук-тук… тук-тук…»
— У тебя будет такое же, — отец потрепал его по припорошенным снегом волосам. — Хочешь, положим его рядом с моим? Вместе они будут в сохранности.
— Д-да, — соврал Лис. — Т-только не сейчас. П-потом, если м-можно.
Зубы выбивали дробь, кровь из разбитой губы щекотала подбородок. Казалось, только она ещё оставалась горячей в этом царстве тьмы и холода.
Кощей щёлкнул его по носу. Чёрт, это было даже ласково.
— Не бойся, дурачок. Ты уже готов — уж мне ли не знать. Когда я вырву твоё сердце из груди, ты не умрёшь. В первый миг будет больно, но потерпи… зато потом ничто и никогда больше не сможет причинить тебе страдание.
На руке блеснули остро отточенные ногти. Лис сдавленно вскрикнул, разжал пальцы (проклятая утка, недовольно крякнув, шлепнулась под ноги) и в ужасе попятился.
— Стоять! — рявкнул Кощей.
Спина Лиса наткнулась на шершавую кору дуба. Бежать было некуда. Да и как убежишь с острова? Он зажмурился, молясь про себя всем богам, каких только знал.
«Бам-м-м!» — раздался вдруг одинокий удар колокола. Мгновение — и воздух взорвался набатом.
Кощей остановил занесённую руку и, скривившись, достал из ларца, стоявшего прямо позади Лиса, маленькое ручное зеркальце в серебряной оправе.
— Какого рожна тебе надо? Не видишь, я занят — сына воспитываю!
Зеркальце ответило густым басом дядьки Ешэ:
— Не обессудь, княже! Сам повелел: в любое время дня и ночи оповестить. Так вот оповещаю: споймали мы богатыря Ваньку и дружка евонного — чародея Весьмира. Помнишь ещё такого?
— Как не помнить!
Кощей растянул губы в улыбке, а потом сунул сердце в утку, утку в зайца, того закинул в ларец, всё запечатал, как было, сгрёб дрожащего Лиса за шкирку и прошипел на ухо:
— Мы ещё к этому вернёмся — чай, не последняя гроза.
В лицо ударил ветер — пришлось зажмуриться. Ву-у-ух! Лис почувствовал, будто летит кубарем с горы. Он ожидал, что упадёт с обрыва прямо в бушующие волны, но очнулся
