убираешь мои комнаты, то постараюсь приходить сюда в это время и буду тебе каждый день понемногу рассказывать, пока не дойду до конца… Эта сказка такая длинная – я всё время в неё что-то добавляю.
– Ну, тогда, – блаженно выдохнула Бекки, – ничего, что ящик с углём тяжёлый… ничего, что кухарка ругается… если у меня будет это!
– Да, будет, – сказала Сара. – Я тебе всё расскажу.
Когда Бекки спустилась вниз, это была уже не та Бекки, которая с трудом взбиралась по лестнице, сгибаясь под тяжестью ящика с углём. Она поела и обогрелась, а в кармане у неё лежал ещё один кусок пирога. Она отогрелась не только возле камина – но возле Сары.
Проводив Бекки, Сара присела, как любила, на краешек стола. Ноги она поставила на стул, локтями оперлась о колени, а подбородком – на руки.
– Будь я принцессой… настоящей принцессой, – прошептала она, – я бы щедро одаривала народ. Но даже если я буду принцессой, я всё же только в своём воображении смогу хоть что-то дарить людям. Вот как сейчас! Бекки так обрадовалась, словно целое состояние получила. Вот что: буду делать людям приятное – ведь это всё равно что щедро осыпать их дарами. Так я сейчас и сделала.
Вскоре после этого Сара получила поразительное известие. Оно взволновало не только Сару, но и всю школу – несколько недель кряду все только о нём и говорили. В одном из своих писем капитан Кру поведал удивительную новость. В Индию неожиданно приехал его старый школьный друг, который навестил его. Ему принадлежал большой участок земли, где были найдены россыпи алмазов, и он начал их разработку. Если всё пойдёт так, как он полагает, он станет фантастически богат; он в этом не сомневался и, будучи очень привязан к капитану Кру, пригласил его в партнёры, чтобы дать ему возможность разделить это неслыханное богатство. Вот всё, что поняла Сара из отцовских писем. Сказать по правде, любое другое предприятие, каким бы многообещающим оно ни было, не заинтересовало бы ни Сару, ни её подруг. Однако «алмазные россыпи» – это уж прямо «Тысяча и одна ночь»: никто не мог отнестись к ним спокойно. Сару они очень увлекли, и она рисовала картины для Лотти и Эрменгарды: запутанные ходы в недрах земли со сводами, усыпанными сверкающими камнями, и непонятные темнокожие люди, бившие в стены тяжёлыми кирками.
Эрменгарда слушала эти рассказы с восторгом; Лотти требовала, чтобы Сара повторяла их каждый вечер. Лавинию эти разговоры раздражали – она призналась Джесси, что вообще не верит в алмазные копи.
– У моей мамы есть кольцо с бриллиантом, оно сорок фунтов стоило, – сказала она. – Совсем небольшое! Если бы существовали копи, в которых этих бриллиантов или алмазов было столько, их владельцы так бы разбогатели, что просто смешно.
– Может, Сара станет такой богатой, что будет просто смешной, – захихикала Джесси.
– Она и так смешна, – фыркнула Лавиния.
– По-моему, ты её ненавидишь, – сказала Джесси.
– Вот уж нисколько, – отрезала Лавиния. – Просто не верю я в алмазные копи!
– Ну знаешь, откуда-то всё же алмазы добывают, – возразила Джесси. И со смешком прибавила: – А знаешь, Лавиния, что сказала Гертруда?
– Если опять о Саре – не знаю и знать не хочу!
– Да, о Саре. Знаешь, теперь у неё «фантазия», будто она принцесса! Она всё время в эту игру играет, даже в классе. Говорит, так она лучше уроки запоминает! Она хочет, чтобы Эрменгарда тоже стала принцессой, но Эрменгарда говорит: я слишком толстая.
– Она и правда слишком толстая, – согласилась Лавиния. – А Сара слишком тощая!
И Джесси, конечно, снова захихикала.
– Она говорит: не важно, красивая ты или нет, богатая или бедная. Главное – что ты думаешь и как поступаешь!
– Небось воображает: будь она нищенкой, всё равно была бы принцессой, – заметила Лавиния. – Давай звать её «ваше королевское высочество»!
Занятия в этот день уже кончились, и приятельницы сидели перед камином в классной. Это время дня девочки особенно любили. Мисс Минчин и мисс Амелия пили по окончании уроков чай в гостиной, куда ученицам вход был заказан. В эти часы воспитанницы беседовали и поверяли друг другу свои тайны, особенно если младшие вели себя тихо, не ссорились и не бегали с шумом по комнате, что, по правде, случалось не часто. Когда же малыши поднимали шум, старшие ученицы бранили их и одёргивали. Им полагалось следить за порядком, а если малыши слишком шумели, появлялись мисс Минчин или мисс Амелия и клали конец приятному времяпрепровождению. Не успела Лавиния закончить фразу, как дверь отворилась и в классную вошла Сара с Лотти, которая теперь, словно собачка, не отходила от неё ни на шаг.
– Вот и она, с этой противной девчонкой! – прошипела Лавиния. – Если она её так любит, пусть бы держала у себя в комнате. Не пройдёт и пяти минут, как она заревёт!
Лотти, как оказалось, внезапно захотелось поиграть в классной, и она попросила Сару пойти с ней. Она присоединилась к малышам, которые играли в углу. Сара устроилась у окна и, раскрыв книгу, погрузилась в чтение. Это была история Французской революции. Сара забыла обо всём, читая о страданиях узников в Бастилии. Эти несчастные провели столько лет в темницах, что, когда наконец их освободили и вывели оттуда, они были уже стариками. Длинные седые волосы свисали до плеч, лица заросли бородой, они забыли о том, что есть и другая жизнь, кроме тюрьмы, и шли неуверенно, словно во сне.
Мыслями Сара была далеко от классной; когда Лотти вдруг пронзительно закричала, она с трудом вернулась к действительности. Ей всегда стоило немалого труда сдержаться, если её вдруг отрывали от чтения. Тем, кто любит читать, знакомо это чувство раздражения. В такие минуты трудно бывает сдержаться и не наговорить резкостей. «Мне в таких случаях кажется, будто меня ударили, – призналась однажды Сара Эрменгарде, – и хочется ответить ударом на удар. Приходится брать себя в руки, чтобы сгоряча не отругать помешавшего».
Вот и сейчас, когда она положила книжку на сиденье в оконном проёме и спрыгнула на пол, ей пришлось снова брать себя в руки.
Лотти всё это время занималась тем, что скользила по паркету, словно по льду, и так шумела, что рассердила Лавинию и Джесси, а потом упала и ушибла коленку. Она рыдала и корчилась от боли, а воспитанницы окружили её и то уговаривали, то бранили.
– Сию же минуту перестань! – приказывала Лавиния. – Плакса! Перестань сию же минуту!
– Я не плакса! Не
