был уже старым.
— Степан Федорович — директор. Он такой строгий.
— Да! Хороший мужик! А строгость — это надо.
Охранник чему-то улыбнулся. Улыбка у него была приятная, почти детская. Наверно, он вспомнил что-то хорошее. Наверно, из школьных лет.
— Смотрите, девчонки! — закричала Полина, вытянув руку к дороге. — Да смотрите же!
В крике ее было столько страха, что подруги вздрогнули и повернулись туда, куда она показывала. Глаза их округлились.
С той стороны дорогу переходил котенок, серый, жалкий и худой. Казалось, что он целиком был погружен в себя, потому что нисколько не думал о том, какой смертельной опасности он сейчас себя подвергает. Резко затормозила машина в двух шагах от него. Котенок прогнул спину дугой, шерстка его вздыбилась, он зашипел, как змея, наверно, считая, что своим шипением он может напугать возможных врагов. Водитель повернул направо и медленно объехал котенка. Девчонки не сводили с него глаз, полных ужаса. Что-то им подсказывало, что путешествие через дорогу добром не кончится. Даша рванулась вперед, но тут же охранник схватил ее за локоть и дернул на себя. Связка ключей больно впилась ей в руку, и она ойкнула и удивленно поглядела на парня. Тот вздохнул.
— Ты куда? Совсем что ли?
Во время он это сделал, потому что с их стороны пронеслась иномарка. Из машины неслась громкая музыка. Если бы охранник не успел Дашу схватить, она точно бы попала под колеса. Тут же Даша поняла это, и ее сердце учащенно забилась. Собственно, парень спас ей жизнь. В ту же секунду и произошло ЭТО. С той стороны пронеслась машина. Это был черный внедорожник с тонированными стеклами на выскоих колесах. Там, где только что стоял котенок, еще не пришедший в себя от страха перед затормозившим, а потом объехавшим его автомобилем, было кровавое месиво. Девчонки остолбенели. Они еще какое-то время не могли поверить в случившееся. У Полины подогнулись колени, как будто кто-то подошел сзади со спины и ударил ей под колени. Она медленно стала оседать, а потом упала бочком, перевернулась на спину и затихла. И раскинув руки, лежала, не шевелясь, с закрытыми глазами. Девчонки остолбенели, не зная, что делать.
— Ой! Ой!
Девчонки смотрели во все глаза на лежавшую на тротуаре Полину. Оксана прикрыла ладошками рот. Охранник шагнул, наклонился и приложил пальцы к шее Полины, потом приподнял у нее веко. Девчонки онемели от ужаса.
— Обморок! Сильно напугалась? Ничего страшного!
Он просунул руки ей под спину, подхватил и почти бегом понес ее в приемный покой. Он был прямо от ворот в шагах десяти. Не опуская Полину, он потянул на себя тяжелую дверь и исчез внутри. Дввери захлопнулись перед их носом.
— А мы? А как же мы? — спросила Оксана. — Мы-то что же теперь?
— Идем! — решительно сказала Даша.
И они побежали к приемному покою. У дверей некоторое время постояли, не зная, позволено ли им входить вовнутрь. Вошли в просторный вестибюль. Слева у стены целый ряд синих пластиковых стульчиков, две синих урны, одна с новыми бахилами, другая с использованными. Охранника с Полиной не было. Конечно, он уже успел войти в какой нужно кабинет. А может, он понес ее на второй этаж. Прямо из вестибюля шла лестница на верхние этажи. Пусто. Ни одного человека. Не у кого спросить, куда же могут унести Полину. А зайти в какой-нибудь кабинет они не решались. Как-то страшно!
ГЛАВА ШЕСТАЯ
ПОЛИНА ЖИВА И ЗДОРОВА
Даша прошла за угол и заглянула в длинный кориодор, сначала налево, потом направо. Нигде не было ни души. Такое впечатление, что в больнице вообще не было людей. Соввершенно пустынное здание.
— Куда же он ее унес? — спросила Оксана, смотря широко распахнутыми глазами на Дашу.
Она выглядывала из-за спины Даши. Ее пугали эти пустынные коридоры. Ей представлялось, как откроется какая-нибудь дверь и оттуда выйдет страшный дядька. Бррр! Ужас!
— А может быть, она уже умерла, — прошептала Оксана. — И что теперь?
И тут же ей представилась, как Полина лежит в гробу, лицо у нее неподвижное и суровое. А вокруг стоят взрослые.
Даша сердито прошипела:
— Замолчи ты, дура! Он же сказал, что у нее обморок. Это может быть с любым. Это ничего страшного. Это пустяк!
— Теперь ее положат в больницу, — опять шепчет Оксана. — Будут уколы колоть, капельницу подключат. Я видела эту капельницу. От нее такая длиная прозрачная трубка идет. Если ее положат в больницу, мы каждый день будем навещать ее после школы. Всё равно же мы мимо идем. И будем приносить ей чего-нибудь вкусненького. Так ж, Даша?
Даша спокойно сказала:
— Ты понимешь, что тут приемные часы. И в любое время сюда приходить нельзя. Всё равно не пустят. Нужно только в приемные часы.
Даша была уверена, что она все знает о больнице, потому что ей пришлось полежать здесь, когда ей сломали пальчик, зажатый между дверью и дверным косяком. Сколько ей тогда поставили уколов! Кошмар!
Даше было страшновато в пустынном коридоре. Ей даже на миг представилось, как открывается медленно дверь и оттуда, как в замедленной съемке, выходит покойник-зомби. Но она не хотела обнаружить эту свою слабость перед подругой. Оксана жалась у ней за спиной и горячо дышала ей в спину, и Даше кожей ощущала ее горячее дыхание. Но перед Оксаной она не хотела показывать свои страхи.
— Знаешь, когда я лежала в больнице, в соседней палате умерла бабушка, — прошептала Даша. — Я как раз сидела в холле, смотрела телевизор, и ее провезли по коридору. Я повернулась и увидела, что она мертвая
Оксанины глаза округлилис, губы задрожали.
— Я боюсь мертвецов! Ой, Даша! Больше не рассказывай про них! Зачем ты это сказала? Теперь я буду бояться.
— Мой дед говорит, что мертвых не надо бояться. Надо бояться живых. Мертвый тебе ничего не сделает.
Даша еще дальше выглянула в коридор. Потом сделала несколько шагов и замерла. Оксана на цыпочках следовала за ней.
— Это как? — спросила шепотом Оксана.
— Ну, мертвые они, как камни. Они лежат себе и лежат. А живой может тебя ударить и даже убить.
— А вдруг он поднимется? — еще тише прошептала Оксана.
Она лицом почти уткнулась в Дашину спину, слева, сразу за рюкзаком. И то и дело наклоняла голову, чтобы посмотреть, что там в коридоре. Может, уже мертвецы идут?
— Кто поднимется-то?
— Мертвец возьмет и поднимется.
— Как мертвец может подняться, если он мертвый? Он, как камень, лежит и не шелохнется. Ну, ты тоже скажешь!
— А по телеку сколько
