шепнула она. – Сколько времени прошло с тех пор, как я была твоей «хозяюшкой»!..
Вот что происходило в тот день по обе стороны стены.
В тот год зима выдалась холодная. Порой, когда Сару посылали куда-нибудь, ей приходилось идти по снегу; а порой снег таял и смешивался с грязью – и это было ещё хуже; порой же стоял такой густой туман, что фонари на улицах горели весь день, и Лондон казался Саре таким же, как несколько лет назад, когда она ехала с отцом в школу мисс Минчин. В такие дни окна в доме Большой семьи сияли так заманчиво и уютно, а из кабинета индийского джентльмена падал такой яркий и тёплый свет. Теперь уже Сара не смотрела на закаты и восходы; даже звёзды, как ей казалось, показывались редко. Над городом низко нависли тучи; они были того же цвета, что и грязь на улицах, и из них то и дело хлестал дождь. Даже если не было тумана, в четыре часа уже темнело. Поднимаясь за чем-нибудь на чердак, Саре приходилось зажигать свечку. Кухарка и служанки ходили мрачные, ко всему придирались и то и дело срывали зло на Бекки.
– Не будь вас, мисс, – как-то, чихая, сказала Бекки, поднявшись к Саре на чердак, – не будь вас в соседней камере, я бы просто умерла. Здесь теперь самая настоящая тюрьма, правда? Хозяйка – ну вылитый тюремщик! На поясе у неё, как вы говорили, огромные ключи. Да и кухарка – точь-в-точь тюремщик. Расскажите мне ещё что-нибудь, мисс… Расскажите мне про подкоп, который мы прорыли под стеной.
– Нет, я тебе расскажу что-нибудь потеплее, – отвечала Сара, дрожа. – Принеси своё покрывало и завернись в него, а я завернусь в своё, сядем рядышком на кровать, и я расскажу тебе про тропический лес, где прежде жила обезьянка индийского джентльмена. Когда я вижу, как она сидит у окошка и так печально глядит на улицу, я всегда знаю, что она вспоминает тропический лес, где качалась на кокосовых пальмах. Интересно, кто её поймал и остались ли у неё в лесу детки, которым она приносила орехи?
– Мне уже теплее, мисс, – произнесла с благодарностью Бекки. – Знаете, иногда даже Бастилия кажется мне не такой холодной, когда вы про неё рассказываете.
– Это потому, что ты тогда отвлекаешься, – отвечала Сара, натягивая покрывало по самые уши. – Я это давно заметила. Когда нам плохо физически, надо заставить себя думать о чём-то другом.
– А вы так можете, мисс? – спросила Бекки, глядя с восхищением на Сару.
Сара на мгновение задумалась.
– Иногда могу, а иногда нет, – призналась она. – Если получается, тогда всё хорошо. И знаешь, что я тебе скажу? Если бы мы побольше практиковались, у нас бы всегда получалось. В последнее время я много практиковалась, и мне уже теперь отвлекаться легче, чем раньше. Когда всё плохо… очень плохо… я изо всех сил вспоминаю, что я принцесса. Я себе говорю: «Я принцесса, я сказочная принцесса, и потому никто меня не может обидеть и ничто – огорчить». – Она засмеялась и прибавила: – Ты даже не знаешь, как это помогает отвлечься…
Саре нередко приходилось заставлять себя думать о чём-то другом; ещё чаще ей приходилось напоминать себе, что она принцесса. Особенно трудно это было в один ненастный день, который, как она полагала, запомнится ей навсегда.
Несколько дней кряду беспрерывно лил дождь; на улицах стоял липкий промозглый туман; было холодно и скользко; под ногами расползалась грязь, липкая лондонская грязь, а над ней нависла пелена из тумана и мелкого дождя. Разумеется, Сару несколько раз посылали куда-то особенно далеко – это всегда случалось в такие дни. Снова и снова выходила она под дождь, так что в конце концов совсем промокла. Старые перья на её нелепой шляпке повисли и казались ещё нелепее, а стоптанные башмаки до того пропитались влагой, что вода хлюпала и вытекала из них через край. Вдобавок ко всему Сара в тот день осталась без обеда, потому что мисс Минчин решила её наказать. Сара так устала и промёрзла, что лицо у неё посинело; прохожие глядели на неё с состраданием. Но она этого не замечала. Она спешила по улицам, стараясь думать о чём-нибудь другом. Это было очень важно. Из последних сил она пыталась что-то «вообразить». Только на этот раз это было гораздо труднее, чем раньше; раз или два ей даже показалось, что стало ещё холоднее. Но она не сдавалась. Жидкая грязь заливала её рваные башмаки, а ветер словно старался сорвать с неё тонкую накидку, но она беззвучно шептала, не шевеля губами, говорила сама себе:
– Предположим, что одежда на мне сухая. Предположим, что на мне прочные ботинки, длинное толстое пальто и шерстяные чулки. И зонтик. И ещё предположим… предположим, что, проходя мимо булочной, где продают горячие булки, я вдруг нахожу шесть пенсов – и чьи они, неизвестно. Тогда я захожу в булочную, покупаю шесть горячих булочек и съедаю их одну за другой.
Странные вещи происходят иногда.
Во всяком случае, с Сарой случилась странная история.
Она как раз собиралась перейти улицу. Грязь была ужасная, ей приходилось чуть ли не брести по ней вброд. Сара изо всех сил старалась найти переход получше, да всё напрасно; пробираясь по булыжникам, она смотрела себе под ноги, и вдруг, уже совсем было ступив на тротуар, она заметила, что у края тротуара что-то блестит. Это была серебряная монетка, маленькая серебряная монетка – прохожие затоптали её в грязь, но она всё ещё немного поблёскивала. Правда, это была монетка не в шесть, а в четыре пенса.
В тот же миг Сара схватила её посиневшей рукой.
– Ах! – вскричала она. – Это правда! Правда!
И, подняв глаза, посмотрела на лавку, которая была прямо перед ней. Поверите ли, это оказалась булочная! Толстая, приветливая, румяная булочница в эту минуту как раз ставила в витрину поднос с дивными, горячими – только что из печи! – булочками. Большими, пышными, блестящими булочками с коринками! [20]
У Сары закружилась голова – от удивления, от вида булочек и от чудесного запаха тёплого хлеба, который доносился из подвального окна булочной.
Сара знала, что может смело взять монетку. Она уже долго лежала в грязи, и потерявший давно скрылся. За день здесь прошло столько людей!
«Но, может, её потеряла хозяйка булочной? Надо спросить», – прошептала про себя Сара.
Она подошла к булочной, занесла было ногу на ступеньку – и
