уже почти сели за стол, дверь с грохотом распахивается и в кухне появляется ещё один Верней, только на несколько размеров больше в ширину и особенно в высоту. У него тёмные волнистые волосы. Одет в чёрные джинсы и выцветшую футболку. Через плечо переброшена пара кроссовок со связанными шнурками.
– Кто такой? – спрашивает он с улыбкой, показывая на меня пальцем.
– Голубь! – восклицает мама Вернея. – Кто так здоровается? Это Джордж, друг Вернея.
– Он живёт на третьем этаже, – добавляет Карамель.
Брови Голубя взлетают.
– Круто, – говорит он. – Приятно познакомиться, Джордж. – Он протягивает мне ладонь, и мы крепко жмём друг другу руки.
– Пфф! – фыркает Верней и с грохотом садится на стул.
– Не обращай внимания, – говорит мне Голубь. – Верней всё ещё на меня злится. – Он поворачивается к Вернею и обхватывает его за шею. – Слушай, дружище, хватит, а? Ты же не можешь всю жизнь дуться. В конце концов, я твой единственный брат.
Но Верней извивается и отворачивается, и Голубь его отпускает.
На ужин у них рис с кусочками жареной курицы, и это вкусно. Мама Вернея и Голубь старательно поддерживают разговор, расспрашивая меня о семье и школе, и в итоге я рассказываю им, что мы сейчас изучаем вкус, и про умами рассказываю тоже. Про «узнать свою судьбу» я помалкиваю, иначе они решат, что у меня полная школа идиотов, а это им знать не обязательно. Верней весь ужин хмурится.
Мама Вернея наблюдает, как Голубь выбирает из риса кусочки курицы и выкладывает их на край тарелки.
Она сдвигает брови:
– Только не пальцами, Голубь, пожалуйста. Ты сегодня ел белковую пищу?
– Бобовый буррито. Бесспорный белок. О! Вы это слышали? «Бобовый буррито – бесспорный белок!» В поэзии это называется аллитерация.
– Аллитерааация, – передразнивает его Верней. – О-ля-ля!
– Ты вегетарианец? – спрашиваю я Голубя.
– Нет, я просто не ем птиц.
– А.
– Расскажи ему эту историю! – просит Карамель.
– Карамель! – говорит мама Вернея. – Не разговаривай с набитым ртом. Сначала проглоти, потом говори.
Карамель жуёт, глотает и смотрит на меня:
– Это честно смешная история.
Голубь улыбается:
– Ладно. Однажды, когда я был совсем-совсем маленький, мы с мамой и папой едем по Коннектикуту, по загородной дороге, а по обочинам пасутся коровы. И я такой: а что делают коровки? Ну, в смысле как они вообще живут, понимаешь? А мама же хочет ответить просто и понятно. И она говорит: «Коровки делают молоко, помнишь? Коровки дают нам мо-ло-ко».
И тут папа вставляет свои пять центов: «И мясо». А я такой: «Как это они дают нам мясо?» И он тогда давай объяснять: вот гамбургеры – они из говядины, а говядина – это коровка. И тогда у меня в голове как будто лампочка загорается, и я начинаю думать про разную еду и спрашивать: а пельмени? а бекон? – и они объясняют, что да, бекон – это свинина, а свинина – это свинки и бла-бла-бла, и я прямо помню, как мне было интересно. Такое вообще хорошо запоминаешь: вроде ты совсем маленький, и вдруг оппа! – и как бы подключаешься к реальному миру, да? И, короче, дальше я такой: «А курочка? Из кого делают курочку?» И в этот миг у меня в голове вспыхивает другая лампочка, и я ору: «Курочка из КУРОЧКИ?!»
И им сперва типа смешно – «курочка из курочки», ха-ха-ха. Но я-то был в ужасе. Я бы скорее палец себе отгрыз, чем стал бы есть птиц. Ну и вот, с того самого дня я их и не ем.
– Скажи, смешно? – говорит Карамель. – Курочка из курочки!
– А что же ты ешь на День благодарения? – спрашиваю я Голубя.
Не спрашивайте, почему я вдруг подумал про День благодарения. Наверно, просто потому, что это тот самый день, когда птицу ест вся страна.
Он пожимает плечами:
– Начинку, картофельное пюре, стручковую фасоль, клюквенный соус… короче, гарнир. Я слышал, индейка не такая уж и вкусная.
– Обожаю индейку, – заявляет Верней. – Пища богов. Я бы каждый день ею питался.
– Верней, – говорит его мама. – Не ехидничай.
Верней отталкивается от стола и встаёт:
– Пошли, Джордж.
– Ты не попросил разрешения выйти из-за стола, – говорит его мама.
– Хорошо. Можно нам с Джорджем выйти из-за стола?
Она улыбается:
– Можно. Спасибо, что спросил.
Я встаю и говорю маме Вернея спасибо за обед. Она сияет.
– За что ты так ненавидишь своего брата? – спрашиваю я у Вернея, когда мы падаем в кресла-мешки в гостиной.
– Я его не ненавижу.
– По-моему, он классный.
– Был классный, – говорит Верней. – Теперь не знаю. Я его и не вижу – он всё время уходит.
– Куда?
– В школу.
– В школу! – Я смеюсь. – Но он же не виноват!
Верней смотрит на меня:
– Как это не виноват? Только он и виноват! Он и никто другой. Он же сам напросился ходить в школу.
– Погоди-ка… а ты что, не ходишь в школу?
– Нет конечно. И Карамель не ходит. И Голубь не ходил… до прошлого года.
– Серьёзно?
– Школа – это на девяносто пять процентов пустая трата времени.
И на этом месте у меня возникает чувство, что подружились мы с Вернеем не случайно.
Что делает Верней целый день, пока я в школе?
• Занимается математикой на специальном сайте.
• Помогает готовить ужин.
• Читает.
• Играет онлайн в «Скрэббл» со своим папой в промежутках между папиными уроками вождения.
• Выгуливает собак во внутреннем дворе.
• Пьёт кофе у мистера Жервэ на пятом этаже. Говорит, они вместе читают французскую газету. Ну или типа того.
• Следит за аукционами бейсбольных карточек на eBay.
• Играет в шахматы с Карамелью. По его словам, Карамель «жуть как хорошо» играет в шахматы.
• Занимается с мамой химией и фотошопом.
• Наблюдает за холлом в домофон.
• Наблюдает за попугаями.
Когда мой папа возвращается домой, он поднимается к Вернею – познакомиться с его мамой и сказать ей спасибо за то, что меня накормила. В руках у папы несколько толстых папок и тяжёлая сумка с продуктами, вид у него усталый, но он просто-таки приходит в восторг при виде их кухонной плиты, потому что она у них явно древняя. Мама Вернея рассказывает ему про какой-то склад старой утвари прямо здесь, у нас в Бруклине. Потом расспрашивает про маму, и откуда мы переехали, и всё такое, и я понимаю, что разговор затягивается, и убредаю в гостиную.
Верней поднимает взгляд от книги.
– Я думал, ты ушёл, – говорит он.
– Ещё нет.
– Хочешь прийти к нам завтра на завтрак?
