него перед носом.
– Вали домой, ты… ты, чудила! – закричал он.
Через окно отъезжающей машины Альма увидела, что Дастин как бы в знак капитуляции поднял руки, а затем побежал по улице. Хьюго смотрел ему вслед, но потом машина повернула за угол, и они оба пропали из виду.
По дороге в больницу Альма из-за боли и страха начала паниковать. У нее скрутило живот, дышать стало трудно, и она задрожала и заплакала. А когда они добрались до больницы, Альма была не в себе и не могла собраться. Все было настолько серьезно, что у нее не получилось самостоятельно выйти из машины и Маркусу пришлось сбегать в больницу, чтобы позвать медсестру и взять кресло-коляску.
В больнице Ширин отвели в сторону, а Альму отвезли в пустую прохладную процедурную, где медсестра с проседью в светлых волосах, собранных в конский хвост, помогла ей сесть на кушетку. Она дала девочке лекарства и воду, а затем промыла и забинтовала ожоги на руках, говоря с ней мягким, успокаивающим голосом.
Затем вошла миссис Джонсон. Она не сердилась, но вид у нее был очень строгий, и она ждала от Альмы ответов. Альма задавалась вопросом, что ей сказали Ширин и Маркус.
Но прежде чем миссис Джонсон успела произнести хоть слово, дверь снова распахнулась и в кабинет вбежали запыхавшиеся и очень напуганные родители Альмы.
На следующее утро Альму, спавшую на красном клетчатом диване в гостиной, разбудил звук открывающейся входной двери. Она провела ночь здесь, потому что родители не позволили ей остаться одной в своей комнате. Руки ее, некрепко забинтованные чистой белой повязкой, покоились на животе. Альма пила обезболивающее, но все равно чувствовала, как ноют раны.
– Эй, Альма, – произнес чей-то голос. – Я слышал, ты разжигаешь костры по всему городу?
В дверном проеме показался Джеймс. Она поняла, что брат старается говорить непринужденно, но все же его голос звучал неестественно жизнерадостно, а лоб прорезали такие же, как у папы, морщинки.
Альма села. Она старалась улыбаться, но не знала, чего ждать от его внезапного появления.
– Что ты здесь делаешь? – спросила она.
– Сегодня начались весенние каникулы, – напомнил ей Джеймс. – Хотя я приехал чуть раньше, чем собирался. Мама с папой позвонили мне посреди ночи. Они считают, что нам нужно поговорить. Всем четверым. Вместе.
И тут Альма все поняла. Это было именно то, чего она ожидала и боялась. Вчера родители не стали задавать ей много вопросов, потому что медсестра с седыми прядями в волосах отвела их в сторону и объяснила, что Альма испугалась и обожглась. К тому времени как они добрались до дома, настало уже раннее утро, и все были слишком измотаны, чтобы говорить.
Но теперь момент настал. Альма была уверена, что это будет беседа бесед.
После этой непростой ночи родители тоже еще спали и только сейчас вышли в гостиную. Альма с мамой сели рядом на диване, а папа и Джеймс – напротив них в одинаковые кресла с узором в виде листьев.
– Нам нужно обсудить несколько вопросов, – начал папа. Пальцы его были переплетены, а брови нахмурены. – Альма, мы требуем, чтобы ты сказала нам правду.
– Правду, – повторила Альма. Доктор Пэрри тоже сказал, что она должна говорить правду.
Но как? Она очень долго врала родителям и так много от них скрывала. С чего вообще начать?
– Вчера ты сильно испугалась, – ласково произнесла мама. – Такое с тобой впервые с декабря?
Папа, сидящий напротив Альмы, расплел пальцы и подался вперед. Складка между бровями стала еще глубже. Джеймс тоже наклонился, а мама обняла дочь за плечи.
Каждый раз, когда подобное происходило раньше, во время очередной беседы, Альма думала, что подводит их. Ей казалось, что ее неудачи рассматривают под микроскопом, и ей хотелось спрятаться от их взглядов. Но сегодня Альма вдруг осознала, что доктор Пэрри был прав. Родители и правда пытаются ей помочь.
И они не знают, как это сделать.
Поэтому им нужно рассказать правду.
Альма могла и должна была это сделать.
– Я все еще время от времени сильно пугаюсь, – сказала она. – И не только вчера. В последние три недели это происходит реже, но до этого случалось часто. Иногда каждый день. Порой даже не по одному разу.
– Ох, Альма, – вздохнула мама. Она придвинулась ближе к дочери, прижимая ее к себе.
Отец был потрясен.
– Но почему ты нам не говорила? – спросил он. – Все это время… мы совсем не знали, что происходит.
Альма покачала головой.
– Я не могла… не хотела вам говорить, потому что не знала, как все исправить, и не хотела вас разочаровывать. И еще я… я злилась, хотя сперва и не осознавала этого. Вы заставили меня переехать сюда, в Фор-Пойнтс, хотя мне не хотелось уезжать.
– Ты по-настоящему любила Олд-Хэвен, да? – спросила мама. Она потянулась и дотронулась до желтого сухого цветка, вплетенного в волосы Альмы. Раньше он рос у крыльца их старого дома.
– Да, – ответила она срывающимся голосом, глядя на перевязанные ладони.
– К тому же в средней школе приходится нелегко, – сказал Джеймс. – Мне тоже было тяжело.
Папа ответил не сразу.
– Мы купили адвокатскую контору, – сказал он, – потому что у нас большие долги за учебу на юридическом. Это показалось нам отличным шансом улучшить условия жизни. Я знал, что тебе не захочется уезжать из Олд-Хэвена, но решил, что ты сумеешь акклиматизироваться. А когда этого не произошло… ну, я просто подумал, что ты… что ты не прилагаешь усилий.
Он сделал паузу. Альма все еще смотрела вниз, чувствуя, как растет тяжесть под сердцем, а глаза наполняются слезами. Она подумала, не зря ли рассказала им всю правду. Может, стоило сохранить все в секрете. Вдруг папа сейчас велит ей лучше пытаться, делать хоть что-то.
Но он ничего не сказал.
А когда Альма подняла глаза, то увидела, что отец смотрит прямо на нее и плачет.
– Но на самом деле ты ведь прилагала усилия, да? – мягко произнес он.
У Альмы из глаз тоже брызнули слезы.
– Да, – ответила она. – Я старалась, но ничего из того, что вы велели мне делать, не помогало. Мои страхи… они не прекращались. У меня не получается от них избавиться и не выходит ничего исправить. Но я пыталась, и тогда, и сейчас.
Папа подошел и сел рядом с ней. Он обнял Альму за плечи, и она почувствовала, как ей на волосы упала слезинка.
– Я знаю, что мы не прислушивались к тебе. Я не прислушивался. Теперь давайте все вместе подумаем,
