он с ним сделал.
– Ты что-нибудь сказала про нас демографической полиции? – спросил Перси.
Его вопрос вернул Нину в настоящее, в холодную, сырую камеру, где на неё уставилось три пары глаз, и к её ужасному выбору.
– Сказала, что вы голодные и в камере холодно, – ответила она, ничуть не солгав. – Еще сказала следователю, что, по-вашему, они подслушивают всё, о чём мы говорим. Он расхохотался и сказал, что это нелепо.
– Зачем ты это сказала? – сердито спросил Маттиас. – Если они узнают, что мы знаем о подслушивании, то не сможем их провести.
Нина смутилась, но, кажется, поняла, о чём он.
– Ну, до сих пор ничего хорошего из этого не вышло, – возразила она. – Вы застряли в камере, вас не кормят, даже мыла не дают, чтобы умыться!
– Они нас не убили, – тихо ответила Алия.
Нина уставилась на малышку. «В шесть лет я бы такого не сказала… – подумала она. – Я была ребёнком, играла в куклы, наряжалась в старую одежду тётушек, притворяясь принцессой. И четыре пожилые дамы обращались со мной, как с принцессой».
– Простите, – сказала Нина. – Я не хотела ничего плохого.
Но ведь ненавистный человек теперь подумает, что она готова для него шпионить. Она у него обедала, а это всё равно, что… что плата наёмному убийце. Она не отказалась ни от чего. Не визжала, не орала, что демографическая полиция ошибается. Не потребовала, чтобы он освободил Маттиаса, Перси, Алию и её.
Нина низко опустила голову, так стыдно ей стало смотреть на детей.
Скрип двери избавил её от объяснений.
– Еда! – радостно объявила Алия.
Охранник отворил дверь и вбросил в камеру тёмный узелок, потом запер дверь и ушёл.
Алия добралась до узелка первой. Она схватила его и принесла мальчикам. Маттиас достал свечу, чтобы всем было видно.
– Ой, Нина, смотри! – пискнула девочка. – Здесь один, два, три, четыре, пять… восемь ломтиков хлеба! Раньше больше шести не приносили!
– Нас теперь на одного человека больше, глупышка, – заметил Перси. – Всё так же, по два на каждого.
– Ой, – смутилась Алия.
Нина подвинулась к детям, чувствуя, будто пересекает невидимую границу. Она присела рядом с ними на корточки и заглянула в мешочек. В нём лежал такой же чёрствый чёрный хлеб, какой она получила в первый день в тюрьме. К нему не дали ни масла, ни яблока. После пиршества с ненавистным человеком она не смогла притвориться, что рада этому куску.
– Знаете что? – небрежно заметила она. – Мне что-то не хочется есть. Возьмите и мою долю.
Они недоверчиво посмотрели на неё.
– Ты уверена? Вроде кормят не каждый день? – спросила Алия.
– Ну и ладно. Берите, – предложила Нина.
Повторять приглашение не понадобилось. В считаные секунды хлеб разобрали. Нина заметила, что её долю Маттиас разделил по-особенному: Алия получила целый кусок, а ему самому и Перси досталось по половинке другого. При виде голодных, жадно жующих хлеб детей у Нины заныл желудок.
Покончив с едой, они подобрали всё до единой крошки. Нина осталась рядом, притворяясь, что тоже ищет крошки. Потом, немного заморив червячка, откинулись к стене. Нина села рядом с Алиёй, та потянулась к ней и крепко обняла.
– Спасибо, Нина. Хорошо, если ты не проголодаешься. Я давно так не ела.
Нина могла бы принести Алие свежие, прекрасные булочки, но не решилась. Вместо этого она отдала малышке кусок чёрствого заплесневелого, почти несъедобного чёрного хлеба, просто потому что сама была сыта по горло после шикарного обеда демографической полиции. А теперь Алия её благодарит.
Её ещё сильнее охватило раскаяние.
Время шло. Нина понятия не имела, сколько дней миновало, потому что никаких особых событий не происходило. Иногда охрана приносила еду. Иногда одного из них уводили на допрос. Иногда Маттиас зажигал на несколько минут свечу… для Алии, когда ему казалось, что ей нужен свет.
Никто не знал, когда что-нибудь произойдёт.
В тюремной камере-пещере они могли следить за временем, разве что считая, сколько раз им хотелось спать, пить или ходить в туалет.
Все эти потребности требовали усилий.
Туалетом служил угол пещеры, который они старательно избегали. Там невыносимо воняло.
Ни подушек, ни одеял в камере не было. Сон на сыром камне не давал отдыха, потому что просыпались они мокрые и закоченевшие.
А когда их мучила жажда, приходилось искать сырой угол пещеры и лизать стену. Воду охранник никогда не приносил. Маттиас оставил себе один мешок, в котором приносили еду, чтобы мешковиной собирать как можно больше влаги. Охраннику он сказал, что уронил мешок в туалет.
– Не станет же он проверять, – шёпотом сообщил он.
Он оказался прав. Маттиас положил мешок под мокрой стеной, с которой постоянно капала вода. Наполнив мешок, он выжал его в пересохший рот Алии, потом Перси, и несколько драгоценных капель досталось Нине. Она подавилась и сплюнула.
– Фу! – взвизгнула Нина.
– Что? – спросила Алия.
– Гадость, – пожаловалась Нина.
Вода, которую они слизывали прямо со стены, была неприятной на вкус, смесь камня, серы и ещё какого-то химиката, ей незнакомого. Но от мешка вода была ещё хуже: со вкусом камня, чёрствого хлеба и гнилой грязной тряпки. Может, ещё и с примесью рвоты.
– Это вода, – заметил Маттиас. – Без неё мы погибнем.
Нина промолчала. Только после этого воду она слизывала со стены, каплю или пару за раз, а остальные выжимали для себя всю воду из мешка.
Она подозревала, что у этих троих ребят жизнь и до тюрьмы была суровой. Они мирились и с темнотой, и со скудной пищей, не жаловались на вонь туалета. Да от них и самих ужасно пахло. Как, впрочем, и от Нины.
Нина как можно чаще подсаживалась к детям, чтобы согреться и не давать повода охраннику докладывать о её поведении. И может, удастся что-то узнать. Несколько раз, очнувшись от глубокого сна, она обнаруживала, что дети переместились на другую сторону камеры и шёпотом там совещались.
– В том месте сквозняк, – жаловалась Алия. – Мы замёрзли, но ты так крепко спала, что будить не хотелось.
Всё это звучало так невинно. Может, так и было на самом деле. Но Нина просто выходила из себя.
«Я их выдам, – думала она. – Я им покажу. И не пожалею, ничуточки».
А вслух жаловалась:
– Ой, как я скучаю по маме с папой. А вы скучаете?
На такой вопрос не отвечала даже Алия.
А позже, сидя перед ненавистным человеком, Нина была рада, что дети молчали. От его проницательных голубых глаз, уставившихся на неё, не скроешь никаких секретов. Видимо, он подозревал, что она экснет. Спроси он, и Нина выложила бы полное имя бабушки и адрес. Да в придачу описала бы каждую из тётушек до последнего седого волоска и рассказала бы, где и кем они работают.
К счастью, он не интересовался, кто её прятал. Спрашивал только про Алию, Перси и Маттиаса.
– Дайте мне больше времени, – просила Нина. – Я с ними ещё как следует не познакомилась.
Хотя втайне думала, что может веками сидеть с детьми в одной камере и ничего не узнать: Перси, как камень, суровый и неподатливый, от такого ничего не добьёшься, Маттиас
