коленях в большом кресле. И неважно, что в квартире было холодно. Нине в шестилетнем возрасте всегда было тепло.
А эта шестилетка свернулась калачиком в сырой камере в ожидании смерти.
– Если не возражаешь, – заявил старший… Маттиас? – Свечку мы сейчас погасим. Она у нас одна. Просто хотелось тебя получше разглядеть.
– Ой, да пожалуйста, – согласилась Нина, хотя ей очень недоставало света.
Два дня в темноте казались вечностью.
– Моя очередь! – весело сказала Алия, наклонилась и дунула.
Пламя погасло. Нине так хотелось, чтобы оно загорелось вновь.
«В темноте мне легче их провести. Им не удастся прочитать по лицу, когда я совру».
Будет ли она им врать? Она ещё не решила.
– Ну вот, и кто ты? – спросил в темноте незнакомый голос, наверное, Перси.
Нина растерялась. Какое назвать имя? Какими именами назвались они… настоящими или фальшивыми? Трудно представить, что кто-то назвал бы ребёнка Перси. Наверное, они сообщили имена, значившиеся в фальшивых удостоверениях.
– Зовите меня Ниной, – осторожно сказала она. – Моё настоящее имя…
– Нет! Не говори! – закричала Алия.
– Боимся, что подслушивают, – шёпотом объяснил Маттиас.
– И что? – неосторожно сказала Нина. – Всё равно убьют.
Ответом ей было потрясённое молчание с другой стороны камеры.
Даже в темноте она представляла себе три мрачных, застывших от ужаса лица.
– Нет, – возразила Алия. – Выяснят, что мы ни в чём не виноваты, и сразу отпустят.
Она сказала это бодрым голосом с надеждой, спокойствием и уверенностью. Неужели она действительно верит в то, что говорит? Неужели она такая глупышка? Из того, как трое держались вместе в те короткие мгновения, когда зажгли свечу, Нина поняла, что Маттиас и Перси осторожно присматривают за девочкой.
Может, мальчишки, не желая слушать истерик шестилетки, забили ей голову лживыми обещаниями: «Всё будет хорошо. Нас не тронут. Мы скоро отсюда выберемся».
Или Алия притворяется для полицейских, которые могут подслушать?
Может, мальчишки дали ей такое задание: «Веди себя так, словно ни в чём не виновата, глядишь, поверят». Но неужели маленькая девочка может так убедительно притворяться?
Интересно, почему они считали, что демографическая полиция их подслушивает? (Или нет… откуда им знать, что так и есть – ведь если Нина расскажет обо всём демографической полиции, то окажется, что детей подслушивали через неё?)
Нина потёрла лоб. В голове была полная неразбериха. Как добиться, чтобы дети ей поверили и их выдать? Наверное, лучше не знать их тайн.
«Можно всё выяснить и не сообщать полиции», – сказала она себе.
– Давно вы здесь? – спросила она как можно небрежнее, будто ей было всё равно, просто от скуки.
Никто сразу не ответил. Нина решила, что они перешёптывались, совещались.
– Да мы толком и не знаем. Тут не отличишь дня от ночи, – заговорил Перси.
– Еду приносили всего три раза, – подсказала Алия.
– Как же вас арестовали?
И опять ответили ей не сразу. Нине ужасно хотелось видеть их лица.
– Мы стояли в очереди за капустой. Втроём, – наконец сообщил Маттиас. – Демографическая полиция устроила проверку, у всех смотрели документы. Сказали, что наши – поддельные. И забрали…
– Но они не поддельные, – перебила Алия. – Они настоящие, демографический надзор должен знать. СЛЫШИТЕ МЕНЯ?
Крик Алии предназначался не для Нины, а для двери. Её слова так громко отдавались эхом, что Нина едва слышала, как мальчишки её увещевают.
Нина притворилась, что ничего не замечает.
– Почему за вами не пришли родители, не забрали отсюда? – спросила она.
– Нет никаких родителей, – ответила Алия.
Нина про себя отметила, как это было сказано: «Нет никаких», а не «Родители умерли» или «Мы живем с бабушкой и дедушкой», или «Ты говоришь о тёте?»
– Кто же о вас заботится? – осторожно спросила Нина.
– Мы сами по себе, сами и заботимся, – запальчиво ответила Алия.
На этот раз мальчишки наверняка шептали Алие, чтобы она больше ничего не говорила.
У Нины подкатил к горлу ком. Как бы там ни было, эти грязные ребятишки были не одиноки. Они помогали друг другу.
Нине тоже нужна была опора. Был бы здесь Джейсон… Нет, не Джейсон. Он мёртв, но всё равно он же её предал. Как это она забыла?
От воспоминаний о его объятиях по коже ползли мурашки. Вспомнив его поцелуи, она пожалела, что отвечала на них, а не врезала ему по носу.
Почему она его тогда не спросила: «Ты всё время говоришь о том, что нужно что-то сделать, как известный митинг Джен Толбот, как-то бороться за права третьих детей. Почему же мы ничего не предпринимаем?» Она ещё тогда могла его изобличить. Стала бы героиней, как Джен.
А вместо этого ей суждено стать предательницей.
Нина забылась печальным сном, это был единственный способ вырваться из действительности. Пусть эта троица шепчет всё, что им хочется.
Проснулась она от слепящего света, кто-то светил фонариком из-за двери ей прямо в лицо.
– Нина И́ди, – вызвал скучный голос.
Нина, спотыкаясь, поднялась на ноги. Оглядевшись, она увидела, что трое детишек тоже спят кучкой, уткнувшись друг в друга. Алия прикорнула головой на коленке у Маттиаса, чья голова лежала на плече у Перси. Свет их не разбудил. Алия повернулась лицом к ноге Маттиаса вместо руки, но её глаза были закрыты.
Нина прищурилась, снова глядя на свет. Охранник опустил фонарик к полу, и без слепящего в глаза света она стала лучше видеть.
– Пошли же, – раздражённо сказал он.
Наверное, охранник был тот же, что и раньше, но различить их было трудно. Все стражи в тёмной униформе выглядели и говорили одинаково беспощадно. Нина шагнула к двери, её цепи звякнули о каменный пол.
Оглянувшись, она увидела, что дети полностью проснулись.
Они смотрели на неё круглыми перепуганными глазами. Как она ненавидела этот взгляд!
– Тебя вызывают на допрос, – сказал охранник.
Нина шагнула вперёд, заметив, как дети переглянулись.
«Сейчас уйду, – горько подумала она. – И Маттиас скажет Алие: “Видишь, ей нельзя ничего рассказывать. Вообще нельзя доверять”».
Хорошо бы, хоть один из них пожелал ей удачи одними губами или взглянул бы с жалостью. Но они словно окаменели, сидели молча, как изваяния.
Охранник схватил её за руку и вытащил из камеры в коридор. Как только дверь за ними закрылась и они прошли немного по коридору, охранник наклонился и снял с её ног кандалы, потом выпрямился и снял наручники.
– Вы что, меня отпускаете? – недоверчиво спросила Нина.
– Ты чокнулась? – фыркнул тот.
Однако разрешил ей идти самой с ним рядом по коридору и подниматься по лестнице. На верхней площадке лестницы он свернул налево и открыл металлическую дверь. По другую сторону двери в комнате с кремовыми стенами и мягким освещением на полу лежал ковёр. В отличие от остальной тюрьмы здесь был другой мир. Совершенно другой мир, непохожий ни на одно место, где она бывала раньше. В Харлоу, в школе для девочек, было хорошо, особенно по сравнению с бабушкиной квартирой. Но и там в оштукатуренных стенах виднелись трещины, на мозаичном полу – царапины. Здесь Нина не заметила никаких недостатков, разве что ковровое покрытие
