Самым страшным для греков было потерять свой родной город – единственный источник их прав. Поэтому на защиту родины выходили все. Вооруженные силы и большого, и маленького города составляло ополчение, в состав которого входили все свободные граждане, кроме мальчишек и совсем дряхлых стариков. Профессиональной армии тогда не было, она появилась только к концу жизни Сократа, и одним из ее создателей стал как раз Ксенофонт. Но об этом позже.
Только к северу от Афин и Аттики, в Фессалии, начинаются более-менее обширные равнины. Там испокон веков разводили лошадей, и поэтому значительную часть войска составляла конница. На большей части территории Греции таких условий нет. Лошадь считалась роскошью, которую могли себе позволить только богачи. Например, такие как племянник Перикла (главы государства) Алкивиад. Поэтому он и другие афинские богачи составляли немногочисленную афинскую конницу. Но исход боев обычно решала не она, а тяжелая пехота, которая состояла из граждан среднего достатка. Они могли купить себе шлем, щит, копье, а то и металлический или сборный панцирь, защищавший верхнюю часть тела, и поножи, закрывавшие ноги до колена. Кроме того, пехотинец обычно имел при себе короткий меч или кинжал для ближнего боя. Поскольку массового, промышленного производства оружия (как и чего бы то ни было еще) в те времена не было и каждую деталь снаряжения надо было заказывать оружейнику, весь «комплект» обходился недешево. Беднота вооружалась пращами, дротиками и другим метательным оружием. Мы знаем, что и пожилой Сократ, и юный Ксенофонт во время одного из походов были гоплитами, то есть тяжелыми пехотинцами, и, следовательно, можем сделать вывод, что, несмотря на сетования Ксантиппы (если они были), семья Сократа вовсе не бедствовала. Еще один довод в пользу того, что в анекдотических сведениях, сообщаемых Аристофаном о «мыслильне» и плате, которую будто бы взимал со своих учеников Сократ, какая-то доля истины все же есть.
Греческие гоплиты не могли действовать каждый сам по себе. Тяжелый щит, панцирь, поножи, длинное копье, шлем, который кроме темени защищал и лицо, оставляя для глаз узкие прорези, весили немало, ограничивали движение, сужали обзор. Сам по себе, в одиночку, греческий гоплит представлял беззащитную мишень и для персидского лучника, и для греческого пращника, и для кавалериста. Рано или поздно за счет большей подвижности они нашли бы в его доспехах уязвимое место. Поэтому гоплиты были грозной силой, только если действовали сообща. Для координации их усилий и был придуман особый способ построения – знаменитая греческая фаланга. Гоплиты строились в несколько (во времена Сократа – в восемь) плотно сомкнутых шеренг, в которых каждый защищал щитом и себя, и соседа. С флангов их прикрывали конница и легкая пехота. Длина шеренг зависела от многочисленности войска. Лобовое столкновение обычно оказывалось опасным для тех, кто находился в первых шеренгах. Поэтому туда ставили воинов в лучших доспехах. Рискнем предположить, что именно там и было место Алкивиада в сражении у Потидеи (432–430 гг. до н. э.), а Ксенофонта – в битве при Делии (424 г. до н. э.). А вот Сократ, скорее всего, и в том и в другом случаях стоял где-то позади. Задние шеренги давили на передние, заставляли их идти вперед и не позволяли отступать. Сражение обычно продолжалось до тех пор, пока одной из сторон не удавалось «передавить» другую, оттеснить ее назад и сломать строй. Как только он нарушался, фаланга утрачивала ударную силу, становилась небоеспособной и обычно разбегалась. Впрочем, чаще всего одна из фаланг разбегалась еще до прямого лобового столкновения – если видела, что противник многочисленнее или решительнее настроен.
В комиксах и поставленных по ним художественных фильмах сражения с участием спартанцев обычно изображаются как серия поединков, в которых спартанцы демонстрируют чудеса фехтования и каждый из них в одиночку расправляется с множеством врагов. Это неправда. Спартанцы славились в Греции (и об этом прямо говорит в одном из платоновских сочинений симпатизировавший им Сократ) только умением беспрекословно исполнять приказания, ни при каких обстоятельствах не поддаваться панике и не ломать строй. Если был убит спартанец из первой шеренги, его место тут же занимал воин из второй – и так далее, вплоть до последнего. Бегство считалось большим позором, остаться после поражения в живых – тоже, особенно если погибли все остальные, а тем более царь. После сражения с персами в Фермопилах несколько спартанцев выжили и разными путями добрались до родного города. Все они храбро сражались, были изранены и в живых остались не из-за трусости, а потому что персы просто не стали их добивать. Но матери встретили их на городской черте, стали стыдить и называть предателями, а потом забросали камнями и прогнали прочь. Через несколько лет они едва упросили спартанских командующих разрешить им встать в сражении при Платеях в первую шеренгу, чтобы погибнуть при первом же столкновении с персами. Похожие истории о бесстрашии спартанцев, об их равнодушии к боли, собственной и чужой жизни были известны по всей Греции. Не исключено, что в пропагандистских целях сами же спартанцы их и распускали. И поэтому охотников связываться с ними, особенно в открытом бою, было немного. Афиняне, например, каждый раз, когда спартанцы начинали с ними войну, прятались в городе, под защитой крепостных стен, с которых и наблюдали, как враги вытаптывают поля, вырубают виноградники и поджигают брошенные крестьянами деревни. До вторжения персов это случалось почти каждое лето, так что афиняне, наверное, относились к спартанцам как к засухе или лесным пожарам. А храбрые, но не особенно хитрые лакедемоняне, не знавшие, как штурмовать укрепления, нанеся экономике врага максимально возможный урон, осенью отправлялись восвояси. Но так было до Греко-персидских войн, во время которых греки научились и крепости штурмовать, и блокады организовывать, и еще многим неведомым и ненужным им прежде тактическим приемам.
А самое печальное, что у них появилось множество поводов для войн – помимо споров из-за какого-нибудь виноградника или козьего выгона. Войны теперь велись на персидские деньги. Министры персидских царей мудро рассудили, что самое разумное – не воевать с греками, а спонсировать их междоусобицы.
Нам известно о личном участии Сократа минимум в трех больших сражениях. Скорее всего, его боевой опыт был намного больше, но мы знаем, что для истории он родился уже вполне зрелым человеком – тем солнечным утром, на узкой афинской улочке. Все, что было до того, скрывается в тени, сгущающейся по мере углубления в прошлое.
Все эти сражения были эпизодами Пелопоннесской войны. Пелопоннес – южная часть Балканского полуострова, тоже довольно крупный полуостров, соединенный с остальной Грецией узким перешейком. Там находятся Лаконика (или Лакедемон) и ее столица Спарта. Воевали спартанцы, как мы уже знаем, на персидские деньги, а главными их противниками, естественно, были Афины. Когда друг против друга воюют морская и сухопутная державы, это обычно в шутку называют «боем кита со слоном». Но относительно Спарты и Афин эта шутка была справедлива только в давние времена, а в эпоху Сократа война уже велась повсюду и круглый год. Афиняне использовали против спартанцев сухопутные армии своих союзников, спартанцы то строили собственный флот (персы не жалели средств, чтобы расколоть и ослабить греков), то перекупали или переманивали на свою сторону обиженные афинянами морские города.
Сократу пришлось участвовать в осаде Потидеи – города, расположенного далеко к северу от Афин, на полуострове Халкидика. Возможно, как и большая часть афинской армии, Сократ добирался туда морем – на кораблях афинского флота. Так что он был участником одного из первых известных в истории морских десантов. В бою у стен Потидеи он оказался на том фланге афинского войска, который был разбит и отступил. Враги старались, пользуясь случаем, нанести афинянам максимальный урон и захватить побольше пленных, чтобы потом можно было их обменять или потребовать за них выкуп. В походе принимал участие и совсем юный Алкивиад. Не очень понятно, почему этот представитель золотой молодежи сражался в тот день в пешем строю. Возможно, у афинян, высадившихся с кораблей, вообще не было конницы и они рассчитывали обойтись кавалерией союзников-македонян. К тому же из того же рассказа Алкивиада мы знаем, что они с Сократом жили в одной палатке, а значит, и в фаланге занимали места рядом друг с другом. Во время боя Алкивиад был ранен, упал и не мог отступать вместе со всеми. Наверное, он представлял собой желанную добычу для врагов. Даже если они не знали, кто он такой, то его дорогие доспехи, наверняка сделанные лучшими оружейниками Афин, возможно, украшенные серебром, говорили сами за себя. Взять в плен, а не получится – так добить и завладеть хотя бы оружием. Возможно, не одному из противников пришла в голову эта мысль. Но Сократ не бросил ученика и отбивался от вражеских мародеров до тех пор, пока они не решили поискать себе добычу полегче. Тогда Сократ помог Алкивиаду подняться и вывел, а может, и вынес его из боя на собственных плечах. Между тем другой фланг афинского войска оттеснил противника к Потидее, ситуация изменилась, и общая победа осталась за афинянами. Когда встал вопрос о том, как и кого наградить за проявленное в бою мужество, командирам рассказали о случившемся с Сократом и Алкивиадом. Дальше произошел инцидент, к сожалению, достаточно типичный для любой эпохи, в том числе и нашей. Командиры приняли решение наградить не Сократа, а именно Алкивиада. Мотивировали свое странное решение они так: Алкивиад был ранен, но остался в бою, оружие не бросил (этому все греки придавали очень большое значение: бросить щит, которым кроме себя воин прикрывал и стоящего рядом товарища, считалось несмываемым позором) и задерживал продвижение противника до тех пор, пока не подоспела помощь. Но все, конечно, понимали, что главная заслуга Алкивиада – его знатное происхождение, родственные связи со знатнейшими и влиятельнейшими людьми Афин, которым командиры хотели сделать что-нибудь приятное. Понимал это и сам Алкивиад. Мы знаем, что он и в юности, и много позже не отличался ни особенной нравственностью, ни тем более «ложной» скромностью, но был совсем не глуп и не столько тщеславен, сколько горд. Кроме того, речь шла об отношениях с Учителем, перед которым он робел куда больше, чем перед всеми потидейцами и спартанцами вместе взятыми. Поэтому он потребовал, чтобы наградили не его, а Сократа. Ко всеобщему удивлению, Сократ от награды отказался и представил дело так, будто его роль в спасении Алкивиада была минимальной. Он думал, что эта награда, кстати, частично Алкивиадом все-таки заслуженная – ведь он действительно храбро сражался, не сдался врагу и во время отступления, несмотря на рану, вел себя мужественно, – станет для юноши стимулом, авансом, как сказали бы сейчас. Побудит его к будущим доблестным поступкам. В чем-то Сократ ошибся (главной доблестью, после стремления к мудрости, он считал преданность родине, и тут Алкивиад его подвел), но в чем-то оказался прав: уж в трусости упрекнуть Алкивиада не посмели бы даже злейшие враги. Да и самому Сократу он отплатил самопожертвованием за самопожертвование.
