кабалу к местным помещикам, к богатым казакам. Помещик обязывал своего крестьянина к строжайшим правилам смиренного поведения. Богатые раскольники держали в залоге крепостных людей; должники отдавали их в работу заимодавцам.
Вместе с тем Стародубье издавна славилось как крупный торгово-промышленный центр. Слобожане торговали конопляным маслом, солью и рыбой, дегтем и кожей. Иной богатый купец имел лавки, в которых торговал мехами, полотнами и крашениной, другой — завод, где выделывались юфть и белые кожи, из которых шили сапоги и рукавицы, торговые нити тянулись из Стародубья на северо-запад, юго-запад к Польше, южной Украине и Новороссии. Стародубские шапочники, портные, скорняки, шорники, красильщики, каменщики, рукавишники, иконописцы и иные «художники» бродили по Украине и соседним ней областям из города в город, из местечка в местечко. Стародубские торговцы проникали не только в соседнюю Польшу, но и в Германию, они хорошо знали Поволжье, Дон, Крым, Запорожье.
Сюда-то после стольких мытарств и скитаний попал Пугачев. Из Климовой слободы он отправился, по совету Антона Коровки, в Стародубский монастырь, к старцу Василию. У старца прожили около четырех месяцев. Пугачев советовался с ним, как быть дальше. Старец был опытным в беглых делах.
— Здесь, — сказал он, — много проходит всяких беглых и отсюдова только нужно провесть через заставу, а там пойдут на Ветку и, малое время пробыв там, прямо придут на Добрянский форпост и скажутся выхотцами [из Польши], так им с форпоста и дают билеты в те места, куда кто пожелает на поселение. {40}
Стараясь привлечь обратно в Россию бежавших в Польшу людей, правительство Екатерины II обещало возвращающимся разные льготы и разрешение селиться по желанию.
Выслушав совет старца, Пугачев обратился к нему с просьбой:
— Пожалуй, батюшка, уж и нас ты, бога ради, так же выпроводи.
Но батюшка был осторожный.
— Поноровите немного, — сказал он, — покуда с теперешнева места перейдет застава в другое место, так я вас провожу. {41}
Когда застава удалилась, старец вывел обоих спутников на узенькую тропинку, которая вела прямо из Ветку, и вернулся в монастырь.
На третий день беглецы добрались до Ветки. Здесь Пугачев поселился у некоего Семена Крылова. Крылов мало интересовался личностью и прошлым своего гостя, «потому што в оной слободе живет всякий зброд, откудова кто ни пришол». {42}
Крестьяне, работающие на монастырской земле.
Картина маслом неизвестного художника начала XIX века. Исторический музей. Москва.
Оренбургские и яицкие казаки эпохи пугачевщины
А. Висковатов — «Вооружение русских войск»
Семь дней прожил Пугачев у Крылова. Нанимаясь яа сенокосы, он заработал немного денег. Потом, оставив Коровку в Ветке, пошел на Добрянский форпост. Увидев множество беглых, выдерживавших карантин, начал расспрашивать, как ему вести себя при неизбежных расспросах. Те посоветовали:
— Ты как придешь к командиру, и он тебя спросит, откуда ты и што за человек, так ты скажи: я родился в Польше, а желаю итти в Россию; так больше тебя и не станут спрашивать. {43}
Пугачев послушался совета. У командира форпоста он назвал себя польским уроженцем Емельяном Ивановичем Пугачевым. Командир записал его в книгу и послал в карантин, «где его не раздевая, а только перешел через огонь, лекарь посмотрел ему в глаза и решил: ты здоров, но надобно тебе высидеть в карантине шесть недель».
В карантине Пугачев познакомился с другим «выходцем» из Польши — беглым солдатом Алексеем Семеновичем Логачевым.
После трех суток безвыходного сидения в карантине Пугачева и Логачева стали отпускать на заработки. Они подрядились построить купцу Кожевникову сарай. Другому купцу взялись соорудить баню. Карантинный срок окончился. 12 августа 1772 года Пугачев и Логачев явились к карантинному командиру и заявили, что желают поселиться в Симбирской провинции, на Иргизе, в дворцовой Малыковской волости.
Иргиз как Беька и Стародубье, был важным раскольничьим центром, где собирались массы беглых людей, порвавших прежние кабальные связи.
Чрезвычайно характерно это постоянное и упорное стремление Пугачева уйти в те места, где живет протестующий, недовольный социальным угнетением народ. Пугачева тянет подальше от властей, от царских чиновников, от командиров. Может быть, на Иргизе удастся найти волю, укрыться от преследователей.
С написанным по всей форме подлинным паспортом неутомимый казак отправился в новое путешествие. Невелик был багаж Пугачева: паспорт отмечал, что при нем, «кроме обыкновенного одеяния и обуви, никаких вещей не имеется». {44} Купец Кожевников дал на дорогу каравай хлеба и просил на Иргизе кланяться отцу Филарету.
Из Добрянского форпоста Пугачев с Логачевым направились в село Черниговку. По дороге Пугачев просил своего спутника — «как мы приедем в эту слободу к знакомому крестьянину Коверину, то ты потакай мне, а я скажу, што я человек богатый и у меня много оставлено денег и товаров на границе». {45} Разумеется, никаких богатств у Пугачева не было, но мы встретимся еще не раз с этим постоянным стремлением к мистификации, выработанным в результате побегов, необходимости скрываться, прятать от властей свое подлинное лицо беглого, непокорного казака.
Чтобы придать себе больший вес, Пугачев начал рассказывать Коверину небылицы, что он был в Египте и Царьграде, что у него на границе много товаров. Логачев подтвердил. Из Черниговки отправились к Осипу Коровке — Пугачев хотел выручить оставленную им раньше у Коровки лошадь и дать знать ему о сыне Антоне, чтобы задобрить Коровку. Он запасся двумя, состряпанными беглым донским казаком Андреевым, указами о поселении Коровки с сыном под Бендерами. Все обошлось более или менее благополучно. Пугачев рассказал Коровке, что он устроил Антона как нельзя лучше; нанял ему в Ветке лавку и посадил торговать серебром.
Старый раскольник имел уже основания не доверять своему щедрому на обещания знакомцу. Он отправился на границу, нашел сына в Добрянском
