имели упряжки с медлительными быками и буйволами, так что они не могли выдерживать общий темп с конными частями, а постоянно отставали в ходе дневных переходов. Необходимо было произвести замену на мулов и лошадей. Потребность в лошадях в вилайете Мосул удовлетворить было нельзя, даже если полностью парализовать сельское хозяйство – прежде всего, обработку наследственных наделов и подвоз продовольствия для населения, что и в принципе было невозможно.
Большую убыль личного состава также было никак не покрыть. Армия тогда насчитывала около половины боевого состава. За первые 6 месяцев после отступления с боями только дезертировало до 7 тысяч человек. При этом речь шла не о ненадежных курдских или арабских элементах, а о ядре османской армии – анатолийских солдатах. Так как Турция вступила в Мировую войну сразу же после боев в Йемене и Триполитании, а также обеих Балканских войн [56], то многие из них уже служили по пять-восемь лет. Плохое и скудное снабжение и тоска по родине вынуждали даже этих терпеливых и послушных жителей Малой Азии дезертировать толпами. Все попытки призвать в армию арабскую молодежь в вилайете Мосул оканчивались провалом, ведь едва оставшись без надзора рекруты бежали, да еще и продавали свое оснащение и оружие бедуинам. Да и с курдами было то же самое.
Столь же слабым было снабжение и военными материалами. За незначительными исключениями в войсках не было никакого телефонного оборудования. Когда же позднее я приказал одной батарее в Джебель-Хамрин открыть огонь по английскому лагерю, то мне сразу бросилось в глаза, что связь между наблюдателями и самой огневой позицией поддерживалась только порученцами. Задав соответствующие вопросы, я узнал, что на батарее нет телефонного оборудования со времен кампании в Дарданеллах [57]. Да и оснащения для забираемых для нужд армии животных и повозок тоже не было. Обмундирование и обувь затмевают любые попытки их описания. Личный состав в прямом смысле ходил в лохмотьях, в разорванных башмаках, а то и босой. Оснащение у авиации тоже находилось в плачевном состоянии. Большая часть грузовиков была уже непригодна.
Складов для пополнения парков в случае наступления и специальных лагерей с топливом для автоколонн, авиации и радиостанций не имелось. Потребность в горючем для грузовиков при расстояниях в почти 1000 км, которые предстояло проехать на пути между конечным пунктом железной дороги и передовой, а затем обратно, была при этом столь велика, что она поглощала треть вообще всего доставляемого этими же машинами снабжения армии. Поэтому нужны были большие хранилища бензина и нефти, ведь иначе снабжение прекратилось бы прямо во время наступления.
Пропускной способности Хайдар-паша (вокзала в азиатской части Константинополя), а тем более станции Телль-Хелиф, конечной на железной дороге, а также имевшихся в распоряжении армии транспортных средств и денег в монете и близко не хватало, чтобы как-то покрыть все эти потребности. Важнейшая из всех, длиной около 350 км тыловая проселочная дорога Мосул – Киркук – Кифри – фронт 13-го корпуса на Дияле была на большей части своего полотна непригодной для грузовиков, прежде всего для действительно тяжелых, с обилием стальных частей германских трехтонок. И хотя штаб «Йилдырыма» приказал 18 августа с середины сентября сделать эту дорогу подходящей для грузовиков, чтобы можно было приступить к размещению сети военных складов для фронта, однако просто выполнить этот приказ было невозможно, что привело лишь к нарастающей нервозности вышестоящих инстанций, которые пытались свалить на подчиненных ответственность за эти поспешные и заведомо невыполнимые распоряжения. Ни на Тигре под Мосулом, ни на обоих Забах [58] не было мостов, по которым могли бы проехать грузовики. Много раз запрашиваемые материалы для их строительства не прибыли. Древесина и прочие материалы в вилайете отсутствовали. Рабочую силу черпали из состава армии или из местного населения, однако в крайне недостаточном количестве и без должного оснащения орудиями труда, отправляя в унылую гористую местность, так что еще и обеспечение их питанием тут же вызывало дополнительные трудности. Отданные моим предшественником распоряжения представляли собой образцовое исполнение своих служебных обязанностей, однако с самого начала не было сомнений в том, что будет совершенно невозможно выполнить их к указанному сроку. Но из-за этого откладывалось и формирование незаменимых для наступления складов, тем самым готовность армии к операции оказалась отодвинута на неопределенный срок.
Из данного описания видно, что самой важной предпосылкой для наступления на Багдад было увеличение личного состава армии почти наполовину, а животных – на 14 тысяч голов, да и доставить предстояло бесчисленное количество совершенно незаменимых материалов.
Однако реальная обстановка не позволяла прокормить даже уже имеющихся в распоряжении людей и животных. Каждый день уже тогда подыхали дюжины голов нашего скота. Личный состав страдал от бескормицы.
Последняя же причина плохой ситуации со снабжением, не считая местных условий пустынных земель вилайета Мосул, заключалась в недостаточной провозоспособности Анатолийской и Багдадской магистралей, невзирая на все усилия в этом направлении, а также в слишком большой дистанции до конечного пункта железной дороги от фронта 6-й армии. При таких обстоятельствах всего за несколько месяцев добиться перемен к лучшему не смогла бы ни одна держава в мире. В штаб-квартире «Йилдырыма» я узнал, что маршал Лиман фон Сандерс [59] постоянно призывал обратить внимание и предупреждал Фалькенгайна об этом. Однако успеха он не добился.
С самого начала, таким образом, возникли неразрешимые противоречия между необходимыми для наступления условиями и реальной обстановкой. В оставшееся у нас время добиться решительных перемен к лучшему в отношении довольствия и транспортного обеспечения 6-й армии было невозможно.
Такова была общая картина, вполне ясно и отчетливо сложившаяся у меня после подробных бесед и обсуждений в Константинополе, Алеппо и Мосуле. Задача сделать к январю 1918 г. 6-ю армию способной к проведению наступательной операции была изначально невыполнимой.
Из разговоров с Фалькенгайном и Доммесом я вынес впечатление, что всю серьезность положения в штабе «Йилдырыма» еще не осознали. Произведенная маршалом в мае [60] этого года поверхностная рекогносцировка была явно недостаточной, чтобы после нее составить действительно верное представление. Турки сознательно утаивали от него – с истинно восточной вежливостью желая избавить начальника от любых неприятных впечатлений – всю безнадежность сложившегося положения. Частично же они и сами еще не поняли этого, частично им стало ясно лишь в последние месяцы лета 1917 г. [61]
Мне казалось, что крайне необходим новый разговор с маршалом фон Фалькенгайном. И когда через телетайп я узнал, что он отправляется через Алеппо в короткий визит на фронт под Газой, я решился сопровождать моего предшественника на его обратном пути, а прибыв
