в мечети Алаэддина [43] с высокими белыми тюрбанами на гробницах, а также главный монастырь танцующих дервишей, которых я уже встречал в Стамбуле [44]. Добрую память сохранил я о скалистой, но частью поросшей густым лесом котловине Карапунар (то есть «черный источник»), где пока оканчивалась основная часть Багдадской магистрали. Здесь после тяжелой поездки по жаре я смог весьма основательно помыться и взбодриться, а затем уютно посидеть вечером на свежем воздухе на удобном стуле перед офицерским казино, наслаждаясь мирно заходящим за отроги Тавра солнцем. Ранним утром 31 августа началась авантюрная 5,5-часовая поездка по узкоколейке через горы, ведь туннель в Тавре до сих пор не был открыт. К несчастью, здесь нередки были падающие блоки, а также сходы с рельс. Вагоны одного из недавно перевернувшихся составов узкоколейки в беспорядке валялись на склонах. Вдоль всей дороги рядом с рельсами лежали бесчисленные и полуобгоревшие тюки с хлопком. Лишь малая часть отправляемых ценных грузов достигала Германии. Слишком уж велика была опасность возгорания от искр для открытых платформ, ведь топили дровами. В Гелебеке (то есть «бабочка»), поселении, основанном на Багдадской магистрали для строительства на другой (восточной) стороне недостроенного Таврского туннеля, – который и действительно осел здесь лишь ненадолго, словно бабочка, – начинался восточный участок полномасштабной магистрали.
Днем 2 сентября мы прибыли в Халеб. Первым стойким ощущением стало зрелище мощной цитадели, которая возвышалась своими огромными дымовыми трубами – похожими на фабричные трубы во французском индустриальном районе в Артуа – над этим городом с некоторым налетом Запада. Я встретил любезный прием у германского коммерсанта Флехзига.
Важнейший из моих визитов был к господину Брауну. Он был по происхождению англичанин, но в начале войны принял германское подданство [45]. Он провел много лет в Ираке, представителем крупной гамбургской фирмы «Вёнкхаус и Ко» [46]. Не было сомнений в том, что он весьма основательно знал эту страну. Без всяких красивых фраз он деловито описал мне положение 6-й армии со снабжением и транспортом как крайне серьезное, а потому полагал, что любой замысел наступления на Багдад следует совершенно исключить. Он был первым, кто уже тогда опасался голода в Месопотамии, и потому выступал за немедленный вывоз животных и людей в более плодородные области.
5 сентября представилась возможность продолжить поездку в Мосул, где находилась штаб-квартира 6-й армии. Я ехал в товарном вагоне с двумя германскими офицерами – сапером и летчиком, которые направлялись туда же. В три часа пополудни мы пересекли Евфрат у Джераблуса по 800-метровому мосту, на том историческом месте, где в сражении при Кархемише в 605 г. до Р. Х. Навуходоносор Вавилонский наголову разбил египетского фараона Нехо [47]. В степи уже показались похожие на пчелиные ульи глинобитные хижины – губабы, характерные формы которых можно видеть на изображениях еще ассирийских времен. По обе стороны железной дороги все больше было и насыпных куч, как правило, конусовидной формы, которые называют «телль». Они остались от руин былых крупных поселений, указывая их местонахождение. Пауль Рорбах [48], с которым я познакомился во время моего прикомандирования к Большому Генеральному штабу в 1911–1913 гг., уделял вопросу об этих «телль» большое внимание и сделал немало интересных выводов об ареале их распространения, однако это поле для исследований и сегодня еще можно считать непочатым краем. Здесь можно получить важные сведения о происхождении и характере населения в различные исторические эпохи.
Около полудня 6 сентября мы прибыли в Телль-Хелиф, где действующий участок железной дороги пока что оканчивался. Шла постройка следующего участка, до Нисибина. На выжженных солнцем унылых степных просторах мы встретили любезный прием в маленьком лагере из палаток и глинобитных хижин, принадлежавшем германским тыловым инстанциям.
Бравые бенедиктинки из обители Тутцинг, что на Штарембергском озере в Верхней Баварии, предложили нам простую трапезу и подали освежающий чай. Позднее я встретил в Мосуле и других членов этого ордена.
Я хотел бы с искренней признательностью вспомнить об этих немецких женщинах, там, на самом переднем краю, отдававших все свои силы посреди опасностей смертоносного климата, тяжких болезней и боевых действий в пустыне, ведь у них никогда не иссякала любовь к ближнему, с которой они трудились в столовых и госпиталях в Месопотамии.
На фоне заката на горизонте поднимались отвесные горы, которые потом на севере, за бесконечными степными просторами, закрывают по-царски расположенный Мардин. Наряду с недалекой Дарой (где я посетил руины римской и византийской эпохи) [49] и Нисибином это были важнейшие приграничные крепости римлян и византийцев на границе с «Диким Востоком».
Впервые я наслаждался величественными чарами звездной ночи в пустыне. И сегодня еще, более двадцати лет спустя, меня охватывает ностальгия по этому неописуемому зрелищу, что открывается в ясной усеянной светилами ночи над молчащей степью, а тогда я мог месяц за месяцем любоваться ею с моей походной кровати на крыше моего дома в Мосуле.
Ранним утром 7 сентября я отправился на автомобиле через пылавшую жаром степь к ближайшему тыловому лагерю в Демир-Капу (то есть «железные ворота»). Комендантом в этой специфической местности вулканического происхождения – где выплескивавшиеся прямо из земли потоки базальта теперь были источены песками пустыни до самых причудливых форм – служил один ветеран германских кампаний в Юго-Западной Африке [50]. О нашем «менаже» [51] позаботился фельдфебель из австро-венгерской автоколонны, приданной 6-й армии. В ходе пешей прогулки по окрестностям лагеря я обнаружил на скалах редкие примитивные сцены охоты и фигуры верблюдов, а также небольшие орудия из обсидиана, которые напоминали кресала времен каменного века. Ночью мне мешал спать жалобный вой шакалов, подступавших к самим палаткам. Ежевечерне мне приходилось слышать, сидя в моем доме в Мосуле на берегу Тигра, их плачущие голоса, когда они спускались мимо земляных валов Ниневии, чтобы утолить жажду из реки.
8 сентября 1917 г. около 10:30 утра я прибыл в Мосул. Мольтке побывал здесь весной 1838 г., то есть 79 лет назад. Однако он прибыл по Тигру на келлеке [52].
Тонкие минареты большой мечети давно уже известили о близости большого города, пока я ехал по пустыне. И вот я уже еду по запыленным кладбищам, расстилающимся перед полуразрушенной городской стеной, а затем – развилка грязных дорог к дому на Тигре, где жил мой предшественник господин фон Кречмар [53], здоровье которого не выдержало жаркого климата, так что он теперь нетерпеливо дожидался смены.
Я и сейчас хорошо помню тот момент, когда вступил с залитой ярким светом улицы в затемненный широким курдским шатром двор дома и бросил взгляд через
