этой робости и боязливости в голосе финансового магната, властелина и колосса мировой промышленности, от его плохо скрываемого страха Керстена бросило в дрожь. Этот испуганный голос, обычно столь величественный, дал Керстену почти осязаемое представление о царившей в Германии отвратительной атмосфере подозрительности, слежки, предательства и полицейского террора. Атмосфере, в которой честный человек не мог дышать.
«Это теперь моя проблема, — подумал Керстен. — Никто не заставлял меня тогда соглашаться».
Он глубоко и медленно вздохнул:
— Хорошо. Завтра же я приеду.
3
До войны — до тех пор, пока огонь и железо не превратили в руины столицу Третьего рейха, недалеко от Потсдамер-плац по адресу Принц-Альбрехт-штрассе, 8, высилось огромное здание, над которым развевались гирлянды знамен со свастикой.
Флаги никого не удивляли. Ими были обвешаны все общественные сооружения. Да и само здание, кроме своего размера, ничем не выделялось среди окружавших его серых и массивных домов. Однако, когда люди проходили мимо него, они старались идти быстрее, опустив голову или отводя взгляд, — ведь им было известно, что в этом непримечательном сооружении, перед которым день и ночь, как истуканы, стояли охранявшие его часовые, расположилась жуткая организация, круглосуточно калечившая и порабощавшая тела и души. Это была штаб-квартира и канцелярия всесильного начальника СС и хозяина гестапо Генриха Гиммлера.
Десятого марта 1939 года перед этим домом остановился роскошный автомобиль. Шофер в щегольской ливрее вышел, открыл заднюю дверь и отошел в сторону, уступая дорогу человеку лет сорока — пассажир был высок, полон, хорошо одет, двигался сдержанно, имел благодушное выражение лица и здоровый румянец. Он на мгновение бросил взгляд отливающих фиолетовым голубых глаз на фасад дома, потом не спеша подошел к входной двери. Солдат СС преградил ему дорогу.
— Что вам нужно? — спросил часовой.
— Я хочу видеть рейхсфюрера, — спокойно ответил розовощекий посетитель.
— Самого рейхсфюрера?
— Самого.
Если солдат и удивился, то не подал виду. Его учили сохранять хладнокровие при любых обстоятельствах.
— Напишите свое имя на этом листке бумаги, — сказал он, а затем, приняв записку, ушел внутрь здания.
Другие часовые продолжали стоять на посту. Их лица были одеревенело неподвижны и затянуты в каски, надвинутые на самые брови, но время от времени они бросали быстрые взгляды на человека, который вот так спокойно и невозмутимо потребовал личной встречи с их рейхсфюрером, самым опасным человеком в Германии.
Кем мог быть этот посетитель? У него не было ничего общего с теми, кто обычно появлялся в штаб-квартире на Принц-Альбрехт-штрассе: офицерами СС, высшими полицейскими чинами, секретными агентами, доносчиками или подозреваемыми, которых приводили на допрос под конвоем.
Посетитель не выказывал ни нетерпения, ни высокомерия, на его лице не было написано ни страха, ни раболепства, ни жестокости, ни хитрости. Это был просто обычный буржуа — сытый, спокойный, уверенный в себе. Скрестив руки на объемистом животе, он спокойно ждал. Вдруг из двери выскочил лейтенант СС.
— Хайль Гитлер! — сказал офицер, выбросив руку вперед в соответствии с нацистским ритуалом приветствия.
Розовощекий человек с отливающими фиолетовым голубыми глазами вежливо приподнял шляпу и ответил:
— Добрый день, лейтенант.
— Следуйте за мной, пожалуйста, — сказал офицер. Его тон и поведение были весьма почтительными.
За двумя мужчинами закрылась дверь. Неподвижно стоящие солдаты не удержались и обменялись быстрыми изумленными взглядами.
4
Вестибюль, через который попадали в штаб-квартиру СС, был очень просторным, с высокими потолками и невероятно оживленным. Однако было видно, что в этом оживлении царил четкий и строго определенный порядок. Офицеры всех чинов, курьеры, нарочные и посыльные сновали вверх и вниз по лестницам, ведущим на верхние этажи, заполняли поглощавшие их коридоры, обменивались приветствиями, отдавали и получали распоряжения. Все они были одеты в форму СС, и их мундиры — от генерала до простого солдата — были безупречны, строги и обладали тем оттенком вызывающей надменности, который присущ элитным войскам на службе у взыскательного начальства.
Керстен, засунув руки в карманы теплого шерстяного пальто и не сняв венчавшей его круглое лицо фетровой шляпы, шел через вестибюль штаб-квартиры СС — единственный штатский в толпе военных. Он потрясенно смотрел на стоявших повсюду охранников с автоматами через плечо.
«Интересно, зачем нужно все это оружие — Гиммлера охранять?» — подумал доктор.
Он еще не знал, что в здании было полно политзаключенных [17]. Он еще не знал, что под этим выложенным плиткой полом, по которому он шел так спокойно и степенно, палачи гестапо безжалостно пытают людей на допросах в подвалах. Но ему вдруг пришло в голову: «Вот, это логово зверя».
Но, несмотря на это, он не испытывал никакого страха. У него были крепкие нервы и трезвый ум. Он знал, что Гиммлер не имеет ничего против него, и демонстрация его могущества не вызывала у доктора ничего, кроме любопытства.
«Интересно, как пройдет встреча?» — думал он.
Вслед за офицером Керстен поднялся по массивной мраморной лестнице, затем по другой. Они вошли в приемную. Он едва успел философски подумать: «Забавно, вот куда меня привел доктор Ко», как за ним пришел другой военный с нашивками адъютанта. Они пошли по коридору, но, дойдя до середины, офицер чуть заметным жестом на мгновение остановил Керстена. Этого было достаточно, чтобы спрятанный в стене рентгеновский аппарат установил, что у вновь прибывшего нет оружия. После этого адъютант провел Керстена, который совершенно ничего не заметил, к двери, находившейся в конце коридора. Только он поднял руку, чтобы постучать по темному дереву, как дверь вдруг сама распахнулась и в проеме показался человек в генеральской форме. Он был мал ростом и узкоплеч. За очками в стальной оправе прятались темно-серые глаза, монгольские скулы заметно выступали. Это был Гиммлер.
Его лицо с глубоко запавшими щеками было воскового цвета, а тщедушное тело сотрясали конвульсии, с которыми он явно был не в состоянии справиться. Влажной, костлявой, маленькой, хотя и красивой рукой он взял сильную и мясистую руку Керстена. Потянув его внутрь комнаты, он выпалил скороговоркой:
— Спасибо, что пришли, доктор. Я много слышал о вас. Быть может, вы сможете меня избавить от ужасных болей в желудке, я очень от них страдаю и сидя, и на ходу.
Гиммлер отпустил руку Керстена. Его неприятное лицо еще больше стало похоже на восковую маску. Он продолжил:
— Ни один врач в Германии ничего не смог сделать. Но господа Ростерг и Дин уверили меня, что вы демонстрируете прекрасные результаты, даже когда другие бессильны.
Керстен не отвечал и, опустив руки, изучал монгольские скулы, редкие волосы, невыразительный подбородок. Он подумал: «Ну вот, передо мной голова, которая задумала, организовала, разработала и привела в действие меры,
