совладать с собой. И он уступает мнению отца. У народных столовых все же есть преимущества, психологические и социальные. Хорошо, что за помощью обращаются только действительно нуждающиеся в ней.
За полгода под руководством Лёвы открываются более двухсот точек бесплатного питания, это чуть больше, чем в Бегичевке. Помимо Патровки, народные столовые располагаются и в сотне других деревень в радиусе тридцати-сорока километров. Дважды в день предлагается гороховый суп, каша и хлеб. Одновременно пищу получают от пятидесяти до шестидесяти человек. Это означает, что в столовых ежедневно питаются более 25 тысяч голодающих.
Найти толковых помощников трудно. Многие дают деньги, но немногие готовы к активной работе. Ценными соратниками становятся верный управляющий из Ясной Поляны Иван Бергер и Павел Бирюков. Всех всегда радует появление Алексея Бибикова, который часто привозит несколько больших емкостей с целебным кумысом. Князь Петр Долгоруков на средства английских квакеров организовывает работу бригады из двух врачей, двух фельдшеров и шести сестер милосердия. Раздачу питания осуществляют священники и солдаты, зажиточные крестьяне отвечают за транспорт.
В январе 1892 года их посещает британский журналист Барнс Стевени. Лёва угощает его чаем и на хорошем английском встревоженно спрашивает о здоровье отца (недавно в Москве Стевени брал у Толстого интервью), рассказывает о бесконечно трагичном положении башкир, транспортных проблемах и хаотичной государственной поддержке. На Стевени все это производит большое впечатление. Молодой граф кажется ему a man of thought and capacity [3]. Сам же Стевени, до смешного легко и не по погоде одетый, собирает статистические данные о поголовье лошадей и количестве лазаретов и делает фотографии для Daily Chronicle. Повсюду он видит чудовищные картины, способные растрогать даже каменное сердце. Народ принимает чудаковатого иностранца за князя или даже за герцога Эдинбургского!
В феврале Лёва второй раз приезжает в отцовскую Бегичевку, только чтобы убедиться, что ситуация в Самарской губернии явно намного хуже. Не только потому, что голод там свирепее, но и потому, что работать на больших и часто труднодоступных территориях при нехватке дорог сложнее. Швед Юнас Стадлинг, филантроп и журналист, приехавший вместе с Лёвой в Патровку, с этим согласен и шокирован. «I have never seen nor dreamt of such misery in my life» [4], – пишет он Толстому.
Иностранцу непросто приспособиться к экстремальным русским условиям. Стадлинг «очень жалок и тянет за душу своей мертвенностью и отсутствием всякой личной инициативы», – сообщает Лёва матери. Швед «пишет и пишет без конца». Но именно его записи и фотографии вдохновляют читателей в Америке и других странах на активную помощь голодающим России. Наглядным результатом информационной кампании становятся пятьдесят подвод с зерном и кукурузой из Америки. Крестьяне так и прыгают от радости: «Америка, наверное, очень богатый и хороший барин». Лёва тоже не скрывает энтузиазма: «Да, да, это только начало того тысячелетнего царства, когда люди будут относиться друг к другу как братья».
Стадлинг, или Иван Иванович, как его именуют русские крестьяне, также собирает информацию о положении меньшинств, например староверов, сектантов и поволжских немцев. В общей сложности он проведет в России четыре месяца, пока проблемы со здоровьем не вынудят его покинуть голодающие российские регионы. В начале мая открывается навигация на Волге, и Стадлинг уезжает в Швецию через Москву. На семью Толстых Стадлинг производил чрезвычайно благоприятное впечатление. В глазах Лёвы он навсегда остается «приятным товарищем, а главное, прекрасным и добрейшим человеком».
Местное отделение Красного Креста организовывает поставки зерна, но существенная помощь поступает также из-за границы. Американский комитет присылает двенадцать подвод кукурузной муки, а американец Брукс жертвует четыре тысячи рублей и два вагона пшеницы. В конце марта волжским пароходом прибывают девять подвод с высококачественной мукой. От Софьи Андреевны Лёва получает три тысячи рублей на приобретение материалов для посевной. Важно также закупить квашеную капусту, источник необходимых витаминов.
Помимо голода, одолевают болезни – брюшной тиф, дифтерия, цинга и оспа. Болеет от 20 до 30 процентов населения. Три временных лазарета не справляются с нагрузкой. На практике это означает, что один врач и один фельдшер обслуживают десять тысяч человек. В одной из деревень обнаруживается семья, все члены которой заражены сифилисом. Снежная и рекордно холодная зима приносит с собой новую напасть – холеру. Дом, куда она приходит, являет собой страшное зрелище. На земляном полу заснеженной глиняной мазанки вповалку лежат больные и мертвые. Доведенные до отчаяния люди порой пытаются совершать самоубийства. «Ничего, – говорит мальчик о своем отце, – он только самую мякоть порезал, до горла не дошло, ножик-то тупой был».
К весне начинают заболевать врачи и сестры милосердия. Лëва тоже заражается тифом, но продолжает работать даже с температурой под сорок. Все желают выздоровления молодому графу. В глазах крестьян он сродни святому. Когда Лёве становится лучше, приходит крестьянка и просит его пойти с ней к ее больному, охваченному горячкой сыну. «Что же я могу ему сделать? – спросил Лëва. – Я пришлю вам лучше доктора». – «Нет, взойди ты к нам сам, ягодка, ну хоть на минуточку, взгляни только…»
Посреди всех несчастий источником утешения становится вера. Лёва хорошо относится к православным священникам, которые помогают в работе народных столовых. Еще более высоким духовным сознанием обладают русские сектанты, прежде всего местные молокане. Заповедь «возлюби ближнего» крестьяне воспринимают серьезно.
Это та всемогущая, живучая, духовная сила русского человека, которая ничем не может быть ни подавлена, ни заглушена. Это та сила, которая спасает и спасала Россию, которая отличает ее от других стран, —
делает вывод Лёва. Когда у него спрашивают, какой он веры, Лёва отвечает, что он совестник.
По подсчетам Лёвы, стараниями его и помощников спасены от голода порядка восьмидесяти тысяч жизней. Но официальные учреждения с неохотой признают подобную помощь от частных лиц. Для них проще всего отрицать серьезность ситуации. Некий земский бюрократ обвиняет Лёвин штаб помощи в том, что они балуют крестьян бесплатной едой, называя их «государством в государстве». Чтобы продемонстрировать собственную власть, чиновник готов закрыть несколько народных столовых «за ненадобностью». Кроме того, он отказывает в разрешении на сбор средств для организации передвижной библиотеки. Лёва замечает, что в крестьянских домах нет ни книг, ни газет. «Эта пища нужнее хлеба», – пишет он в прошении о пожертвовании. Библиотеку открыли вопреки сопротивлению сверху.
Как и родители, Лёва публикует подробные отчеты о своей текущей работе. Осенью он планирует придать этим опытам форму книги, но у него есть и кое-что еще – рассказ «Вечер во время голода» 1897 года, предварительный набросок, основанный на собственных впечатлениях от работы в Патровке. В этом тексте Лёва
