Иссерсона арестовали и отправили на 10 лет в лагерь. Провел он их по большей части на общих тяжелых работах, затем оказался в ссылке. В 1955 году его полностью реабилитировали. Вернувшись в Москву, он, уже в отставке, сотрудничал в «Военно-историческом журнале», участвовал в работе кафедры оперативного искусства Академии Генерального штаба. Умер в 1976 году.
Когда в марте 1953 года по радио сообщили о смерти Сталина, Иссерсон был у нас. Заиграли траурный марш. Георгий Самойлович встал во фронт и скомандовал: «Встать, хороним вождя!» Яша, продолжая лежать на койке, ответил: «Да пошел ты к черту!»
В Мотыгине я встретилась с Александром Николаевичем Грампом, с которым познакомилась случайно на одной из пересылок, когда меня этапировали в лагерь. Мы тогда пробеседовали чуть ли не всю ночь напролет, сидя прямо на земле и обсуждая положение в партии и стране, раздумывая о роли Сталина в событиях. И вот новая встреча спустя восемь лет.
Грамп совсем юным стал большевиком, участвовал в гражданской войне, затем несколько лет находился на комсомольской работе в Москве, был делегатом съезда партии. По окончании рабфака и Московского института инженеров железнодорожного транспорта остался на научной работе в этом же институте.
В 1930 году в составе большой группы молодых инженеров его послали в Америку учиться. Там он защитил диссертацию, стал магистром технических наук, женился на американке. Последние годы руководил в НКПС всеми учебными и научно-исследовательскими заведениями наркомата, был награжден орденом, получил нечастое в ту пору звание «Почетный железнодорожник». Александр Николаевич рассказывал, что Каганович часто хвалил его, ставил в пример работникам наркомата на заседаниях коллегии и сам же… подписал ордер на его арест.
Лагерь и ссылка не сломали Грампа. Он продолжал верить в лучшие времена, оставался таким же преданным партии коммунистом. Срок же отбывал в Норильске, где созданная им бригада прославилась как лучшая на этой огромной стройке. После освобождения Грамп остался в Норильске по вольному найму, В 1950 году его снова арестовали и отправили в пожизненную ссылку. Сюда к нему на постоянное жительство приехали жена с сыном.
После ареста Грампа его жене Гертруде предлагали вернуться в США, звали ее туда и родные, но она категорически отказалась, заявив, что верит мужу, а СССР стал для нее второй родиной. Ей довелось перенести много тягот и лишений. Лишь после смерти Сталина она с Сашей смогла вернуться в Москву. Прожили же они вместе 50 лет. Грамп умер в 1983 году. Гертруда только на год пережила мужа.
Забурлил наш поселок в дни смерти Сталина. Что теперь будет с нами? Как отразится на нашей судьбе его смерть? Тризной или поворотом к лучшему? Одни надеялись на такой поворот, другие сомневались. Я также терялась в догадках. Но шли недели и месяцы, и никаких изменений не происходило.
Как-то уже летом 1953 года зашла в контору, где увидела, как начальник, сняв портрет Берии, выбежал с ним на крыльцо и стал топтать ногами. Тут же собрался митинг, и начальник объявил: «Товарищ Берия оказался врагом народа». Раздался общий хохот.
Обстановка в поселке стала меняться. Но все еще никакой уверенности, что изменятся и наша жизнь и обстановка в стране, у нас не было. Работала я в Мотыгине нормировщиком-экономистом в местной артели «Победа», занимавшейся пошивом всякой одежды.
По делам артели я ездила в Красноярск и там встретила Ашхен Налбандян. Она повела меня к Ольге Шатуновской. Это было великой радостью и счастьем. Ольгу я знала по ее работе в Московском горкоме партии. Это удивительный человек, сплав воли, коммунистических убеждений, любви к людям, порядочности и скромности. Член партии с 1915 года, Ольга совсем юной работала в Баку в подполье. В 1954 году, еще до общей отмены ссылки, Шатуновскую вызвали в Москву, где сразу реабилитировали и восстановили в партии. После встречи с Н. С. Хрущевым ее направили работать в Комитет партийного контроля. Здесь она всемерно стала помогать скорейшему освобождению и полной реабилитации очень многих товарищей.
В Москве Ольга сразу занялась и моим делом. Предложила моей старшей дочери Наташе и ее мужу Алексею написать заявление в ЦК. Включился и Яша Шумяцкий, которого также до общей отмены ссылки вернули в Москву и восстановили в партии. В ЦК мое дело Хрущев поручил замзаворготделом В. Золотухину, который вместе с прокуратурой установил клеветнический характер и полную необоснованность приговора. Меня в Мотыгине вскоре вызвал оперуполномоченный и сообщил о снятии с меня ссылки. Получив справку, я с первым пароходом отправилась в Красноярск. Затем — Москва, реабилитация, восстановление в партии. Все это было, как в калейдоскопе. Собрав всех детей, я получила квартиру. Тот, кто не пережил всего этого, не сможет понять моего счастья… Вскоре посмертно реабилитировали и мужа Романа Млиника.
В числе группы вернувшихся из ссылки товарищей я получила гостевой билет на XX съезд партии. Сидим вместе на балконе: Берта Ратнер, работавшая перед арестом в ЦК, бывший секретарь Коминтерновского райкома Москвы Михаил Рутес, бывший секретарь Харьковского обкома Александр Осипов, бывший помощник секретарей МК Хрущева и Марголина (погибшего на Украине, куда его перебросили в 1937 г.) Иван Алексахин, Ашхен Налбандян, еще несколько человек. Обнимаем друг друга, целуемся, вспоминаем погибших.
Рядом со мной Полина Семеновна Жемчужина, жена Молотова. Она крепко держит меня за руку, и слезы непрерывно льются из ее глаз. Слушаем отчетный доклад ЦК, в котором Н. С. Хрущев рассказывает о преступлениях Берии, и я не понимаю, почему он ничего не говорит о роли Сталина. В перерыве Полина рассказывает мне свою историю. В конце 40-х годов в СССР должна была приехать Голда Меир, одна из руководителей недавно созданного государства Израиль, с официальным визитом. Жемчужину вызвал Сталин и поручил как члену правительства (она была тогда министром пищевой промышленности) сопровождать Меир: «Ты подружись с ней, старайся не отходить, не оставлять одну с разными представителями. Ты должна понять, что это важное правительственное поручение». После отъезда Меир Жемчужину стали обвинять во враждебной деятельности против СССР и начали сажать посещавших ее евреев.
Полину Семеновну вызвали в КПК и обвинили в преступной связи с Меир. Она ответила, что все, что делала, куда ходила, что говорила, знали Берия и Сталин. Тем не менее ее исключили из партии. Из КПК она не пошла домой, понимала, что муж все знает, вопрос, вероятно, стоял на Политбюро. Перебралась к сестре, а на следующий день Молотов официально с ней развелся. Затем Жемчужину арестовали и обвинили в выполнении шпионских заданий Голды Меир, в том, что она якобы сама состоит в еврейской контрреволюционной организации «Джойнт», создает его группы в разных городах. Берия заявил на допросе, что она еврейская шпионка. Закончилось дело тем, что Полину Семеновну выслали в Минусинск, поселив там на окраине города под охраной. Раз в неделю ей разрешали ходить с охранником на базар за продуктами. Там однажды на нее накинулись с криками: «Это жидовка, она в Ленина стреляла! Бей ее!» После этого она больше на базар не ходила.
