И тут мне становится понятен оптимизм Штепарка.
Узнав о планах Шторица, он принял надлежащие меры и сделал это с изумительным мастерством. Когда мы входили в сад, мы не видели ни одного человека из собранных им сотен — до того ловко он сумел всех их спрятать.
Круг, в центре которого мы стоим, все сжимается и сжимается.
Вдруг возле нас раздается крик бешенства. Поручик Армгард пришел в себя и попытался подняться. Вдруг у него быстро выхватили саблю из ножен. Ею размахивает невидимая рука. Рука Шторица. Он не помнит себя от злобы. Спастись он не может, зато по крайней мере может убить капитана Ара-лана. Тот тоже обнажает саблю. Начинается дуэль обыкновенного человека с невидимкой.
Все произошло так быстро, что никто не успел вмешаться.
Вильгельм Шториц, очевидно, умеет хорошо пользоваться саблей.
Капитан Аралан нападает на него, даже не прикрываясь. Он слегка задет в плечо, но его сабля быстрее. Слышен крик боли… Трава на лужайке приминается, но она примята не ветром. На нее упало тело Шторица, пронзенное саблей, насквозь прошедшей через грудь и спину. Льется кровь, и невидимое тело, по мере того как из него уходит жизнь, принимает видимую форму и обрисовывается вполне ясно среди предсмертных конвульсий.
Капитан Аралан бросается к Шторицу и кричит:
— Мира! Где Мира?
Но перед ним лежит только труп с искаженным лицом, с широко раскрытыми глазами, в которых еще не погасла угроза.
Теперь всем ясно, что это труп Вильгельма Шторица…»
Согласитесь, ситуация знакомая.
В 1897 году в Англии вышел (и тогда же был переведен во Франции) роман Герберта Уэллса «Человек-невидимка».
Заканчивался он так:
«"Глядите! Глядите!" — раздался голос.
И, взглянув в указанном направлении, все увидели контур человеческой руки, бессильно лежавшей на земле; эта рука была словно стеклянная, можно было разглядеть все вены и артерии, все кости и нервы. Рука теряла прозрачность и мутнела прямо на глазах.
"Ого! — воскликнул констебль. — А вот и ноги показываются".
И так медленно, начиная с рук и ног, постепенно расползаясь по всем членам до жизненных центров, продолжался этот странный переход к видимой телесности. Сперва показались тонкие белые нервы, образуя как бы слабый контур тела, затем мышцы и кожа, принимавшие сначала вид легкой туманности, но быстро тускневшие и уплотнявшиеся. Вскоре можно было различить разбитую грудь, плечи и смутный абрис изуродованного лица. Когда, наконец, толпа расступилась, то взорам присутствующих предстало распростертое на земле голое, жалкое, избитое и изувеченное тело человека лет тридцати. Волосы и борода у него были белые, не седые, как у стариков, а именно белые, как у альбиносов, глаза красные, как гранаты. Пальцы судорожно скрючились, глаза широко раскрыты, а на лице застыло выражение гнева и отчаяния…»[57]
Конечно, «Невидимая невеста» навеяна открытиями Герберта Уэллса.
Но роман Жюля Верна — действительно роман загадок. Некоторые из них объяснил известный французский исследователь Норбер Персеро (совместно с Эриком Вайсенбергом и Оливером Дюма)[58]. Он первый уверенно указал на то, что в «Невидимой невесте» Жюль Верн зашифровал историю своей дочери, приславшей ему в Амьен такое неожиданное письмо в мае 1886 года.
МИРА, это, несомненно, анаграмма имени МАРИ.
Дата бракосочетания Миры, «невидимой невесты», указывается в романе точно — 12 июня. Во всех вариантах рукописи Жюля Верна, писал Норбер Персеро, рукой писателя обозначена именно эта дата. Кстати, 12 июня 1836 года — это ведь еще и день рождения Эстель Энен (в замужестве Дюшен), любовницы Жюля Верна. А еще это (что чрезвычайно важно для понимания романа) дата свадьбы Мари Дюшен и Люсьена Берже — 12 июня 1886 года.
«В романе Жюля Верна, — писал Норбер Персеро, — обнаруживаются и другие возможности для анаграмм. Имя АРАЛАН (HARALAN), например, можно связать с именем ШАРЛЬ (CHARLES), — то есть с именем мужа Эстель, которое Жюль Верн, без сомнения, хорошо знал. Четыре буквы из семи тут стоят в одном порядке (cHARLes/HARaLan). А фамилия РОД(Е)РИК (RODERICH) напоминает имя РОДРИГ (RODRIGUE), которое имело также и такое написание — RODERICK (RODERICk / RODERICh).
Для чего дается эта ссылка на Родрига?
Да для того, чтобы напомнить: герой корнелевского "Сила"[59] убивает шпагой отца Химены абсолютно так же, как это делает у Жюля Верна капитан Аралан, убив Шторица…»
«Вильгельм Шториц, — писал далее Персеро, — это персонаж, который ведет свою игру, то есть создает свою собственную иСТОРИю. Это сразу перебрасывает мостик между историей настоящей (то есть той, которая прожита Мари и ее истинным биологическим отцом) и историей рассказанной (которую ведет "рассказчик иСТОРИй" — англ. STORIES/ STORITZ, как любил называть себя Жюль Верн). Тот, кто прожил настоящую историю, конечно, не является тем, кто создал книжную историю, но и тот и другой в истории участвуют, — оба молча и трусливо играют по правилам семейного и общественного лицемерия…»
«Две даты, — указывал далее Норбер Персеро, — выступают вехами рассказа:
— 15 мая, дата гражданского бракосочетания Миры, дважды приводится в главе XI и еще два раза упоминается в главе XII. Эта дата вполне могла соответствовать дню, когда Жюль Верн получил письмо от Мари, в котором она сообщала о своем скором замужестве.
— 12 июня, как мы уже указывали, самая важная дата, — день венчания.
В главе XVIII Жюль Верн пишет, что случай Миры был отдельно рассмотрен римским судом и было принято "положительное решение", то есть не было сомнения, что невеста ("невидимая") была живой, а значит, могла пройти таинство бракосочетания…»
«Мишель Верн, — писал далее Норбер Персеро, — не сохранил в своей памяти ни одной из этих дат, несмотря на то, что отец явно рассказал ему о секретах, запрятанных в романе "Невидимая невеста"».
Может быть, и так. Но, может быть, и сохранил.
Просто не счел возможным с кем-либо этим делиться.
Вот уж поистине, у каждого в шкафу свои скелеты.
Полусумасшедший герой «Невидимой невесты», несомненно, опасен для окружающих. Но, как и в случае с романом «Черная Индия» (в котором Жюль Верн не смог превратить «кающегося» в столь же запоминающийся символ, как, скажем, морлоки Герберта Уэллса), герой «Невидимой невесты» остается для всех всего только обиженным злодеем. Он Мститель. Мы опять имеем дело с Мстителем.
Совсем другое дело — герой Уэллса.
