И Гримаре рассказывает анекдот, о котором читатель волен думать что угодно; нам же кажется, что из него видно, как расшатаны нервы у Мольера:
«У него был слуга. Ни имени его, ни семейства, ни откуда он был родом, я не знаю; но мне известно, что он был туповат и что служба его состояла в том, чтобы одевать Мольера. Однажды утром в Шамборе он надел ему один чулок наизнанку.
— Имярек, — произнес Мольер мрачно, — этот чулок надет наизнанку!
Слуга тотчас же взялся за верхний край чулка и, спустив его, с ноги своего господина, вывернул налицо; но, полагая, что этою недостаточно, он засунул руку внутрь, вывернул чулок снова наизнанку и стал натягивать его на Мольера.
— Имярек, — повторил он холодно, — этот чулок надет наизнанку.
Глупый слуга, с удивлением на это посмотрев, опять берет чулок и проделывает с ним то же самое, что и в первый раз; думая, что он исправил свою ошибку и уж теперь-то все будет как следует, он смело натягивает чулок на своего господина. И тут, видя, что эта проклятая изнанка так и осталась снаружи, Мольер теряет терпение.
— Черт побери! Это уж слишком, — кричит он и дает слуге ногой такого пинка, что тот падает навзничь. — Этот бездельник вечно будет надевать мне чулок наизнанку! Он всегда останется дураком, каким бы ремеслом ни занялся.
— Какой же вы философ! Вы просто дьявол, — отвечал бедный малый, которому понадобилось более суток, чтобы понять, почему же этот несчастный чулок все время оказывался наизнанку».
Он пишет жалкого, почти непристойного «Пурсоньяка», словно исполняет нудный урок. Гримаре: «Говорят, что «Пурсоньяк» появился на свет благодаря некоему лимузенскому дворянину, который однажды на представлении затеял ссору с актерами, показав при этом свои смешные черты».
Господин де Пурсоньяк — адвокат из Лиможа, буржуа с аристократическими претензиями, простодушный до глупости, нелепый во всех своих поступках. Он пустился в путь из родного Лимузена, чтобы жениться на Жюли, дочери Оронта. Но Жюли любит Эраста. Влюбленная парочка готова на все, чтобы избавиться от этого олуха; взаимная страсть подвигает их отбросить всякую щепетильность в обращении с самозваным дворянином. Они вступают в сговор с неаполитанцем, бежавшим с галер, и мошенницей-гадалкой. Вся эта расчудесная компания кружится адским вихрем вокруг провинциала, выставляя его сумасшедшим, многоженцем, неплательщиком и отцом целого выводка хнычущих ребятишек. Разумеется, врачи с ними заодно. Эраст намекает лекарям, что у его жертвы мозги не в порядке, и они тут же ставят диагноз: ипохондрическая меланхолия. Пурсоньяку собираются вскрыть лобную вену, чтобы излечить от мрачных мыслей и мании преследования. Он сопротивляется. Его обвиняют в том, что он похитил Жюли, по счастливой случайности освобожденную торжествующим Эрастом, который и получает ее в жены. Чтобы ускользнуть от стражей, якобы его подстерегающих, Пурсоньяк переодевается в женское платье. В конце концов ему удается вернуться в Лимож, но только после того, как он оставил в руках преследователей кругленькую сумму. Этот персонаж — всего лишь отталкивающая, грубо размалеванная кукла. Но какое это имеет значение! Обаятельный, милый Люлли наслаждается от всего сердца, сочиняет свой балет клистиров, сам танцует вместе с танцовщиками, а Мольер, в коротких штанах красного шелка, обшитых кружевами, в голубом бархатном камзоле с украшениями из фальшивого золота, в поясе с бахромой, зеленых подвязках, серой шляпе с зеленым пером, косынке из зеленой тафты, в юбке той же материи и плаще из розовой тафты, накрашенный, обложенный толщинками, неузнаваемый, вызывает бурю смеха. Как ему грустно! Людовик XIV, охотники и охотницы из его свиты аплодируют до боли в ладошах. Мольер снова попал в цель, прицелившись не слишком высоко. Вот этого и ждут от него, думает он с горечью: пошлых глупостей, трюков с клистирами, сальных шуток. 15 ноября пьеса с успехом идет в Пале-Рояле. Мольеру так и не суждено стать Мольером при жизни; он это понял, но примирился ли он с этим?
«Газет де Франс» сообщает о «Пурсоньяке» в таких выражениях: «Новая комедия, поставленная Труппой Короля, с балетами и музыкой; все это в ней так прекрасно согласуется, что являет собою приятнейшее из зрелищ».
Какая насмешка!
XXVIII КАРНАВАЛ В СЕН-ЖЕРМЕН
«БЛИСТАТЕЛЬНЫЕ ЛЮБОВНИКИ»
Лагранж:
«В четверг 30 января труппа отправилась в Сен-Жермен к королю. Вернулась она во вторник 18 февраля. За эту поездку, а также за поездку в Шамбор король пожаловал труппе сумму в 12 000 ливров, которые были разделены между двенадцатью актерами».
1 февраля труппа ставит «Блистательных любовников», комедию-балет в прозе, с шестью интермедиями, пантомимой и пением. Людовик XIV пожелал, чтобы карнавальные празднества 1670 года отличались особым блеском, и, целиком доверив все Мольеру, он тем не менее подсказывает — если не навязывает — ему тему. Речь идет теперь не о том, чтобы описывать причуды человеческой души или давать пищу уму, но чтобы развлекать и поражать воображение. «Газет де Франс» точно описывает зрелище в своем простодушно хвалебном отзыве:
«Занавес поднимается под чудесную музыку, тогда как сцена представляет морской залив, окруженный скалами, с Тритонами и Амурами верхом на дельфинах. Балетные выходы чередуются с комедийными, и в первой интермедии танцуют восемь рыбаков, а за этим следует танец бога Нептуна, коего изображает король, с тем изяществом и величием, что блистают во всяком его деянии. Равно и другие интермедии исполнены множества красот, проистекающих как от разнообразных перипетий и монологов, так и от превращений сцены в великолепные гроты и амфитеатры. В последнем выходе Аполлон, коего также изображает король, появляется под звуки труб и скрипок вслед за шестью юношами, несущими в виде трофея лавровые венки, перевитые лентами с золотым солнцем и королевским девизом. Это зрелище, представляющее собою пифийские игры, было сочтено одним из наилучше устроенных среди тех, какие только показывались при дворе, коему все другие уступают в пышности и любезности».
Для снисходительного и услужливого редактора доброй «Газет де Франс» все всегда «наилучше устроено». Отметим, что король не смог отказать себе в удовольствии появиться на сцене и танцевать в костюме Нептуна, а потом Аполлона. Но это в последний раз. Говорят, что на решение короля оказал какое-то влияние «Британик» Расина.[208] Злые языки ехидно сравнивают его величество с юным императором Нероном, тоже любителем покрасоваться на подмостках и побренчать на лире. Комедия-балет «Блистательные любовники» — разумеется, только повод показать театральные машины, прелестные декорации, нарядные костюмы, всю эту немного мишурную, но ослепляющую роскошь, еще приправленную музыкой «божественного» Люлли. Люлли — неподражаемый импровизатор; он черпает вдохновение отовсюду, сочиняет как дышит. Как Мольер может и бревно научить играть на сцене, так и Люлли умеет собак заставить танцевать. Действие происходит, ко всеобщему удовольствию, в той туманной и галантной Греции, которую придумали люди XVII столетия. Два принца, равные пылкостью, грацией и изобретательностью, влюблены в принцессу Эрифилу, которая не знает, на ком остановить свой выбор. Она тайно любит Сострата, доблестного военачальника; но увы, он недостаточно высокого происхождения, чтобы добиваться ее руки. В конце концов усилия принцев-соперников оказываются тщетными. Сострат, готовившийся в отчаянии покончить с собой, спасает королеву от дикого вепря. Отныне ничто не препятствует его браку с Эрифилой: храбрость возвысила его до королевской семьи. Кое-кто усмотрел здесь намек на преследуемую любовь красавца Лозена (Сострата) к герцогине де Монпансье (Эрифиле). Во всяком случае, при дворе пьеса очень понравилась. Мольер позволил себе появиться в роли королевского шута Клитида. Что это — горькое признание? Веселая шутка? Как бы то ни было, по возвращении из Сен-Жермен он прячет костюм Клитида и псовую корзинку и не переносит спектакль на сцену Пале-Рояля. Пьеса будет поставлена только после его смерти, в 1688 году, и без особого успеха. Жан Мейер воскресит ее в Комеди Франсез в 1954 году; играть у него будут Робер Гирш, Жак Шаррон, Анни Дюко, Жан-Поль Руссийон и Рене Фор. Судя по описи имущества, наряд Мольера для этой роли состоял «из коротких штанов бочонками, сорочки, нижнего платья и жилета, вышесказанные штаны зеленого муара, обшитые золотыми и серебряными кружевами, сорочка золотого бархату».