сохранивший прекрасную физическую форму, Шарапов слегка кокетничал этим – говорил: «Поигрываю в теннисок», – а то и мог начать отжиматься прямо на земле, демонстрируя свои возможности. Андрей Александрович, который в старости был уже далек от спортивной подтянутости, косился на упражнения давнего друга с притворным недовольством, бурчал: «Свой живот я прозевал».
Гулять по родному городу Андрей Александрович не любил. Иногда обходил вокруг дома на Кутузовском. С общественным транспортом у него были напряженные отношения. Как-то Липгарту понадобилось добраться от Смоленской площади до Кутузовского, и потом жена, смеясь, рассказывала, что муж выбрал какой-то очень мудреный маршрут.
Когда была жива Анна Панкратьевна, вечерами они вместе смотрели телевизор, сидя в креслах рядом, причем Андрей Александрович неизменно держал руку жены в своей. Уставшая за день Анна Панкратьевна быстро начинала задремывать, но потом пробуждалась и расспрашивала мужа, что именно произошло на экране… Никаких особенных предпочтений в просмотре телепередач у Липгарта не было – смотрел то же, что и все, и никогда не просил переключить на что-то другое. Хотя смотрели и «политические» программы – «Время», «Международную панораму», – разговоров о политике дома никогда не звучало.
Судя по всему, в старости Липгарту не была свойственна ностальгия по спортивным увлечениям юности. Футбол он смотрел без особых эмоций и лишь раз, когда был назначен пенальти, неожиданно сообщил внуку, что «у нас это называлось “пендль”. А в другой раз, когда внук сам отправлялся на игру, кратко заметил в его адрес:
– Было у отца три сына – двое умных, а третий футболист.
Единственным видом спорта, который вызывал у Липгарта в старости искреннее восхищение, были прыжки с шестом. Сам он, напомним, в 1916-м считался одним из наиболее перспективных спортсменов страны в этом виде.
В 1970-х каждая семья непременно выписывала целый ворох газет и журналов. Но для себя лично Андрей Александрович не выписывал ничего, читал то, что приходило на всех: «Известия», «Комсомолку», «Вечернюю Москву», из журналов – «Огонек», «Науку и жизнь» и «Крокодил». Знакомился с прессой в основном за обеденным столом (но не во время еды), иногда лежа. Всегда читал газеты и в казенной машине. Его водитель возил за солнцезащитным козырьком пачку газет, и Анна Панкратьевна время от времени сердито выговаривала ему за это, считая, что чтением во время движения муж портит себе глаза.
После смерти жены Андрей Александрович часто сидел в кресле у торшера один, с газетой или случайно попавшейся под руку книгой, но читал не всегда. Иногда дремал, отдыхая от терзавшей его ночной бессонницы, но чаще просто щелкал выключателем торшера – туда-сюда, не то вспоминая, не то размышляя о чем-то.
…4 июня 1978 года отмечалось 80-летие Андрея Александровича. В преддверии даты он решил подвести итог творческой работы – написал от руки большую автобиографическую справку, которую придирчиво правил, множество раз отдавал машинистке на переделку. Еще раньше Липгарт составил библиографию своих публикаций. Их значение он не был склонен завышать и в письме к собирателю фондов музея ГАЗ Ф. И. Клибановой отзывался о них так: «У меня нет капитальных печатных трудов. Каждая моя работа в отдельности мало весома, но в сумме они показывают, что я 45 лет настоятельно и всесторонне работаю над развитием автомобильной техники».
Это – едва ли не единственное внятное признание нашим героем своих заслуг перед страной. Никогда, ни единым намеком, ни строчкой Липгарт не давал никому понять, что знает себе цену, что вклад, сделанный им лично в развитие советского автопрома, стоит многолетней деятельности целого института. А ведь это именно так. У конструкторов техники, как и у писателей, бывают взлеты и падения, периоды молчания и периоды свершений. Кто-то был «характерен» для 1920-х, хорошо вписался в 1930-е, громко заявил о себе в войну, в послевоенное время… А вот метод Липгарта оказался созвучен сразу нескольким десятилетиям, и за всю свою творческую биографию не знал ни одного поражения! Каждая машина, к разработке которой он имел отношение, – веха, событие, от НАМИ-1 до «Урала-375» и первого «Запорожца». В этом смысле судьба Андрея Александровича стала своего рода квинтэссенцией советской конструкторской мысли ХХ века – работая без пауз, часто одновременно над несколькими проектами, берясь в том числе за абсолютно новые для него области (танкостроение), он ни разу ни в чем не схалтурил, не дал слабины, и его поздние шедевры – УралЗИС-355М, к примеру, – вызывали и вызывают такое же уважение, как и ранние.
Нет, к старости он так и не научился глубоко ценить и уважать себя и сделанное собой, что так часто свойственно людям пожившим. Оттого и не любил пустых разглагольствований, не был склонен к длительным воспоминаниям. Что было, то было, что сделано, то сделано, и сделано хорошо, хотя могло бы быть и лучше. Но опять-таки – что теперь сожалеть? Сентиментальность – не по его части. Другие времена, другие машины ездят по улицам, все другое…
Впрочем, один-единственный раз Андрей Александрович все же позволил себе ошеломить собеседников кратким определением своей роли в автомобильной жизни страны. Дело было на даче, примерно в 1962–1964 годах. Слово старшему внуку Липгарта, Андрею Олеговичу Попову: «Для кухни, для мытья посуды была сделана специальная установка. Над раковиной на высоте вытянутой руки на стене были установлены две обычные газовые горелки от стандартной газовой плиты. Над ними монтировались два небольших бачка, к которым подводилась вода. Газ от баллонов подводился с помощью красивых медных трубочек. Установка работала, по-моему, не один год. Потом появились люди из газонадзорной организации. Причину их появления я не знаю. Скорее всего, плановая проверка. Установка их потрясла. Я присутствовал при их разговоре с дедом и запомнил его на всю жизнь.
– Это что и зачем?
А. А.: “Для мытья посуды”.
– А что, в тазике нельзя?
А. А.: “А вы пробовали мыть посуду для двадцати человек в тазике?”
– Ну да, конечно… А что это за трубки такие интересные?
Ответ деда меня просто потряс, тем более что больше я от него никогда подобных слов не слышал.
А. А.: “Дело в том, что я АВТОМОБИЛЬНЫЙ КОРОЛЬ, а трубки эти от автомобильной тормозной системы”».
Можно себе представить шок проверяющих… Автомобильный король – так в Советском Союзе называли разве что Генри Форда. Возможно, представители Мосгаза решили, что старый дачник-садовод – просто чудаковатый изобретатель из тех, кто под старость лет считает, что без его участия судьба страны сложилась бы по-другому, вот и мнит себя автомобильным королем. И невдомек им было, что в применении к этому конкретному человеку сказанное являлось чистой правдой. Ведь не будь Липгарта, и судьба гигантской ветви советской промышленности пошла бы
