собираясь идти, но никуда не шел. Что виделось ему в эти последние месяцы, недели, дни наедине с болезнью, с беспомощностью? Тот день 1916-го, когда кто-то из оллсовцев впервые передал ему красивый пас на Ширяевке и под восторженные вопли зрителей он «вбил голь»? Возня с Шараповым над НАМИ-1 во дворе Дурпера? Гладь океана с палубы гигантского «Олимпика», несущего его в Америку? Вечер, когда сошла с конвейера первая «эмка»? Вечер, когда он в одиночестве в последний раз осматривал первую «Победу» перед тем, как показать ее людям? Или приходили мысли о любимой жене, без которой не было смысла ни в чем, о любимых цветах – как же без него теперь гладиолусы в Болшеве?
Умирать надо в хомуте, любил он когда-то говорить сотрудникам. И сам уходил так, как уходили многие люди его поколения, оставшиеся без возможности прилагать силы к любимому делу.
Во время болезни он почти не разговаривал. Но однажды, когда дочь Ирина сказала ему: «Папочка, ты скоро поправишься, и мы с тобой поедем на дачу. Ты ведь любишь дачу?», – Липгарт неожиданно ответил:
– Да, люблю…
Отцветал, угасал выращенный им Сад Жизни…
20 марта 1980-го в комнату младшего внука Липгарта, девятилетнего Андрея, вошел его отец и глухо сказал:
– Теперь ты у нас один Андрей Александрович.
Гражданская панихида во Дворце культуры ЗИЛа собрала сотни людей. В Москве стоял крепкий мороз, минус 17. Было все, что полагается в таких случаях, – речи, ордена на красных подушечках, траурные мелодии оркестра… Были дирекция НАМИ, Кригер, Астров, Орлин, Островцов, да много кто еще; не смог прийти Шарапов – болел (жить ему оставалось меньше двух месяцев). Было очень много людей в военной форме. И было много искренних слез – тех, кто любил его как папу и дедушку, тех, кто работал с ним и учился у него, тех, кто ездил на его машинах и водил в бой его танки, кто понимал, какого масштаба человека хоронят сегодня, 22 марта 1980-го, на заледеневшем в преддверии весны Введенском кладбище.
Когда семья вернулась домой после похорон, то увидела, что в комнате дедушки прорвало трубу парового отопления и ящики с луковицами его любимых гладиолусов залило кипятком. Цветы погибли, не пережив своего хозяина.
На его надгробии высекли стремительный силуэт «Победы».
Эпилог. «Но прошло много лет…»
«Но прошло много лет…» Так заканчивается последний, посмертно опубликованный роман Юрия Трифонова «Исчезновение». Щемящая, угасающая фраза, которой каждый волен придумать свое продолжение.
К концу жизни судьба Андрея Александровича Липгарта, кажется, выровнялась: с честью пройдя через нелегкий период 1951–1953 годов, он получил те почести, которые полагались ему за его многочисленные заслуги, имел возможность работать и заниматься любимым делом, жил в родном городе в окружении любящей семьи. Можно, конечно, заметить, что ему так и не присвоили звания Героя Социалистического Труда, хотя многие его ровесники, трудившиеся в других технических отраслях, с гордостью носили золотую медаль «Серп и Молот» (некоторые даже две, а особо выдающиеся – и три). Но, по всей видимости, здесь четко сработала табель о рангах по степени важности советской промышленности: автопром всегда считался в ней, в отличие от оборонки, делом второстепенным, вспомогательным, Героем Соцтруда не был даже Лихачёв.
Но, в конце концов, и сам наш герой относился к своим наградам весьма спокойно, чтобы не сказать равнодушно, и в отечественной истории он остался, конечно же, не благодаря им. На излете существования Советского государства он почитался как классик отечественной автомобильной индустрии, создатель ряда знаменитых машин, маститый ученый… Но прошло много лет. Что же осталось нам от Липгарта?..
С одной стороны – нет той великой единой страны, которой он отдал без остатка свою судьбу. Вместе со страной прекратила существование и великая индустрия, у истоков которой стоял Липгарт. Работающие ныне автозаводы – это обломки гигантского кораблекрушения, те, кто выжил в 1990-х и снова окреп в 2000–2010-х. Нет больше ЗИЛа, АЗЛК, нет общей кровеносной системы, объединявшей предприятия России и союзных республик, нет опытно-конструкторских работ в области легкового автомобилестроения, зато есть конкуренция между российскими КамАЗами и белорусскими МАЗами, есть отверточная сборка чужих машин, есть заполонившие страну подержанные иномарки и пренебрежительное отношение огромного количества разновозрастных людей к «своему», есть непонимание того, что делать после ухода с рынка иностранных компаний, есть огромная нехватка квалифицированных специалистов. Как ни парадоксально, отчасти повторяется ситуация самого начала 1930-х. Конечно, узнай об этом Липгарт, его реакцию предсказать было бы несложно: в выражениях Андрей Александрович не постеснялся бы.
С другой стороны – большое видится на расстоянии, и по прошествии лет оценка роли самого Липгарта в российской автомобильной истории стала существенно более комплиментарной. Если при жизни и сразу после смерти, в 1980-х, никому не пришло бы в голову поставить его имя в один ряд с такими легендами мирового автомобилестроения, как Генри Форд, Вильгельм Майбах, Пьер Буланже или Соитиро Хонда, то сегодня такие сравнения звучат все чаще, хотя по-прежнему как бы еще не с полной уверенностью. Замечательным памятником Андрею Александровичу стал основанный в 2020 году совместно Группой ГАЗ и МГТУ инжиниринговый центр «Lipgart», разместившийся поблизости от его альма-матер и первого места работы, – о подобном учреждении сам Липгарт мечтал всю жизнь. Ширится библиография, посвященная творениям великого конструктора. Открыта мемориальная доска на здании КЭО ГАЗ, очередь – за московской и нижегородской улицами, тем более что улицы, названные в честь его ровесников и соратников, уже есть. В 2000-м в Нижнем Новгороде появился сквер Автомобиля «Победа» с памятником этой машине («Победы» – памятники есть также в Москве, Иванове, Белгороде, Воронеже, Мариинске, Алабине; есть памятники и «эмке», ГАЗ-51, ГАЗ-63), в Нижегородском автомеханическом техникуме размещен большой мурал с изображением конструктора. О том, что в 2020-м Липгарт победил в номинации «Имя народа» конкурса «Лучшие имена немцев России», уже упоминалось. Наконец, в 2022-м прозвучали слова о возможном возрождении марки «Победа»…
Да и сама фамилия «Липгарт» продолжает громко звучать в России: внук Андрея Александровича и его полный тезка – доктор филологических наук, декан филологического факультета МГУ; правнук, Степан Липгарт – глава собственного архитектурного бюро «Liphart», автор многих интересных зданий, построенных в Петербурге и других городах. И самое главное, в доме Липгартов продолжает жить удивительная, благоуханная атмосфера старой московской семьи, где все пропитано уважением и нежностью друг к другу. В семействе бережно хранят реликвии Андрея Александровича – его награды, письменный стол, огромные фотоальбомы, в которых отражена вся история ГАЗа. А дела великого предка для его потомков – отнюдь не пустые слова и не формальность.
На могиле Андрея Александровича всегда можно увидеть
