Я дал слово матери быть справедливым, решать все вопросы по совести. Должен заметить это материнское напутствие я помнил все годы моей службы и следовал ему неукоснительно.
Вскоре я оказался на работе в советской военной администрации в Германии. Служил я там военным переводчиком в военно-воздушном отделе. Сначала был Берлин, а затем Бранденбург. Полтора года моей жизни я отдал этой работе. За этот период бывало всякое — и хорошее и плохое. Но обо всем, как говорится, по порядку.
Работа, в военно-воздушном отделе давала мне возможность бывать в разных подразделениях. Часто я посещал Центр воздушной безопасности, который располагался в здании Контрольного совета для Германии в Западном Берлине. Этот центр был создан четырьмя державами (СССР, США, Англия, Франция) для осуществления безопасности пролетов самолетов над Берлином. В один из дней я обедал там со своим коллегой — переводчиком с французского языка. Мы сидели за большим овальным столом вместе с американскими летчиками. Один из них, в чине полковника, рассказывал, как проходил его беспосадочный перелет из США в Англию, а оттуда в Берлин. Отношение к нам, советским людям, было отличное, хотя после известной речи Уинстона Черчилля в Фултоне уже, можно сказать, началась «холодная» война. Касались и этой темы, и, что удивительно, сами американские летчики единогласно утверждали, что это нужно крупным капиталистам, а нам, рядовым гражданам, нечего делить, тем более после победы в такой войне, какая только что пронеслась над миром. Нам, как союзникам, надо укреплять свою дружбу…
Сидевший рядом со мной американец, родители которого были выходцами из России, на хорошем русском языке задал мне вопрос:
— Господин лейтенант, а как у вас в СССР относятся к евреям?
Я удивленно уставился на него и ответил, что такой проблемы я не знаю: у нас в СССР живут дружно люди более ста национальностей, и евреи в том числе. Живут так же, как и другие народы. Их, как известно, истребляли нацисты, но они еще хуже вели себя со славянами — сжигали их целыми деревнями. Такова, видимо, природа нацизма, все, кто не их крови, недочеловеки.
— Кстати сказать, — продолжил я, — на Харьковщине, где я жил и учился до войны, было много евреев. Жили они по-разному — кто богаче, кто беднее, но все могли учиться и в школах и в институтах. Думаю, что им не на что было обижаться в СССР.
Доводы мои, как я почувствовал, не особенно удовлетворили собеседника. Пришлось разъяснять ему уже на примере своего полка.
— У нас тоже служили евреи, — сказал ему я, — были и те, кто летал и сбивал самолеты, и те, кто их готовил к полетам, многие из них были награждены орденами и медалями и даже Звездами Героя Советского Союза.
Мой пространный ответ американец перевел для всех присутствовавших в зале. Слушали они его с большим вниманием. Это было хорошо заметно. И когда он умолк, на лицах слушателей появились улыбки. Видимо, то, что я рассказал, их вполне удовлетворило.
Я в свою очередь спросил американца:
— А почему вас заинтересовала именно эта проблема? Разве в Америке она существует?
Американец снова перевел, но ответ последовал от другого офицера:
— Если у вас так хорошо в СССР относятся к евреям, то, может быть, вы и всех наших заберете из США!
Тут часть присутствовавших разразились громким смехом (шутка соотечественника им очень понравилась), но другая, о ужас! с мрачными лицами вдруг встала из-за стола и демонстративно вышли из зала. Мне стало вдруг как-то не по себе. Мой вопрос стал причиной испорченного обеда. Я было собрался извиняться, но меня остановил сидевший напротив меня американский летчик:
— Не стоит беспокоиться, — сказал он, — это вышли как раз все евреи, они обиделись на нас, американцев, за такой прямолинейный ответ. Вы же в этой истории абсолютно ни при чем.
Вскоре мы все покинули зал. Я остановился в коридоре у окна. В моих ушах еще звучал голос американца, так бесцеремонно обошедшегося со своими однополчанами. Честно говоря, эта сцена мне была неприятна. Ко мне подошел мой коллега:
— Георгий, ты абсолютно правильно отвечал, но зачем ты задал свой дурацкий вопрос? Пойми, здесь ты среди чужих, надо быть очень осторожным. У них, американцев, свои отношения. У нас свои. А вопрос твой им, видимо, пришелся по душе, они и воспользовались им чтобы уязвить своих же соотечественников. Антисемитизм в мире очень развит. Все почему-то хотят уязвить нас — евреев. Да, кстати, если тебя вдруг будут спрашивать о моей национальности, то отвечай, что я армянин.
Я посмотрел на него, ничего не понимая. Зачем ему это вдруг понадобилось? Будь тем, кем ты есть на самом деле, так всегда думал я. Главное, будь честным, порядочным человеком… Но мои размышления вновь прервал коллега — переводчик с французского:
— Послушай, Георгий, да, я еврей, но говорю здесь, что я армянин. Помнишь, вчера, когда ты зашел в комнату операторов, я попросил подменить меня.
— Помню, ну и что? Ты же хотел немного проветриться?..
— Да совсем нет. Ведь еще совсем немного, и я мог бы не выдержать: сидевший рядом со мной французский офицер буквально час упорно доказывал мне, «армянину», что все несчастья в мире — в том числе и войны проистекают от постоянных еврейских козней.
— Так он что, фашист?..
— В том-то и дело, что не фашист, а боевой офицер, ненавидит лютой ненавистью нацистов, воевал против них, а все равно думает вот таким образом…
Я успокоил кое-как своего коллегу, нашлись у меня для этого случая и какие-то хорошие убедительные слова. Американцам же я подобных вопросов уже не задавал.
Однажды во время дежурства в берлинском центре ко мне подошел подполковник из нашего отдела и многозначительно изрек:
— Литвин, сегодня заседание главных контролеров центра, а Максимов отсутствует. Тебе придется быть за главного, и, когда будет решаться вопрос о пролете в воздушном коридоре и англичане предложат такой-то вариант, ты скажи, что согласен.
Я понял это как приказание вышестоящего начальника, ему, — подумал, виднее, что и как делать. Подвоха же, конечно, в его указании я не увидел, да и не мог даже думать, что кому-то хочется подставить мне ножку. Да и за что?..
Заседание началось в назначенное время.
— От СССР, — объявил председательствующий, — присутствует лейтенант Литвин.
Переводчиком у меня был тот самый мой коллега «армянин». Все шло как и обычно. На подобных совещаниях мне уже доводилось присутствовать. Английский представитель объявил свой вариант, американец и француз, естественно, проголосовали «за». Я, как и было мне предложено старшим по званию, с ними согласился.
