в черную полосу. Однако он все-таки сумел завершить свой первый сезон достаточно хорошо, чтобы получить приглашение остаться и на сезон 1932 года. Он согласился не столько в надежде на большие победы, сколько из личной симпатии к братьям. Также ему льстило, что они активно привлекают его к подготовке своих гоночных машин. «Как тебе эта идея? Давай-ка обсудим, что тут можно придумать», – таков был их стиль работы. Они вместе с Рене разбирали чертежи. Вместе же проводили регулировку двигателей. Вместе обкатывали машины в сельской местности, заодно тренируя реакцию на буквально кидающихся под колеса кур. Все было просто и бесхитростно. Все братья были автомеханиками от бога – трудолюбивыми, честными, серьезными. По завершении рабочего дня они ежедневно ужинали вместе, и Рене все свободнее трепался с ними по-итальянски и все больше ощущал себя членом их крепкой и дружной семьи.
Однако полоса невезения, начавшаяся с его приходом в семейное дело Мазерати, продолжилась и во втором сезоне. Он то и дело сходил из-за проблем с двигателем, а на Гран-при Монако въехал в стену дома из-за отказа тормозов. Так что, не удивительно, что на берлинской трассе АФУС мрачное предсказание, услышанное им от прорицателя Хануссена в баре Roxy, висело над Рене дамокловым мечом и сковывало его по рукам и ногам.
Воскресенье 22 мая выдалось отупляюще жарким – не самая подходящая погода для гонок. Берлинцы, не пошедшие на АФУС, отправились на озера – Мюггельзе или Тегельское. Тем не менее, вокруг трассы протяженностью в те годы почти в двадцать километров собрались немалые толпы. Дети, забравшись на деревья, расселись по веткам для лучшего обзора. Многие другие с этой же целью поотрывали доски с защитных заборов. Официальные же трибуны ломились от знаменитостей – кинозвезд и коронованных особ, воздушных асов и режиссеров, музыкантов и всех-всех-всех.
Рене вывел свою цвета губной помады Maserati на старт. Шестнадцать цилиндров, пять литров рабочего объема, надув – двигатель грохотал как самолет на форсаже. Это была самая быстрая машина, которую ему когда-либо доводилось водить, и Рене с первого круга захватил лидерство. Вторым с небольшим отставанием шел Руди Караччола на красной Alfa Romeo с двигателем 2,3 л, а третьим – фон Браухич на белом Mercedes-Benz SSKL (где “L” означало “leichte” – «легкий» по сравнению в предыдущей моделью SSK).
В 1932 году серия Гран-при проходила, по сути, по «свободной формуле», то есть, без ограничений по весу и габаритам машин, объему и мощности двигателя, сорту и расходу топлива. Это позволяло участникам выкатывать на состязания самые разнообразные авто, преследуя единственную цель – максимальную скорость. На управляемость при этом обращали куда меньше внимания.
Князь Лобкович стартовал на бело-голубой Bugatti T54, считавшейся особо сложной для пилотирования. В первом же повороте перед входом в южную петлю он попал в коробочку между двумя соперниками, чуть притормозил, чтобы высвободиться, и тут же, чтобы не зацепить правыми колесами газон, качнул руль влево, – и сделал он это, увы, резковато. На скорости 200 км/ч его Bugatti вошла в неуправляемую раскачку, вылетела через разделительный газон и встречную прямую на отбойник и, взмыв и кубарем пролетев по воздуху метров двадцать, разбилась об дерево. Из груды обломков на железнодорожной насыпи по соседству с трассой извлекли тело богемца с размозженным черепом. Князь умер, не приходя в сознание.
Препятствий для продолжения гонки эта страшная авария не создала. Поначалу Рене даже обновил рекорд круга трассы АФУС, пройдя его со средней скоростью 210 км/ч, но затем у него стала залипать в нажатом положении педаль газа, и он лишь каким-то чудом сумел ее высвободить и сбросить скорость перед виражом, избежав вылета. Сразу же после этого он зарулил на пит-лейн, заглушил мотор и вручную закатил Maserati в бокс.
– Приехали, – только и сказал он своей команде, переводя дух.
– Нет-нет, возразил Эрнесто Мазерати. – Тебе нужно продержаться в гонке до конца, иначе рекорд круга не зачтется.
Механики во главе с Эрнесто быстро осмотрели тягу газа его Maserati, нашли проблему и подмотали что-то в щели под педалью медной проволокой, оторванной от сигнального щита.
– Езжай, – сказал Эрнесто.
– Не выйдет ничего, – усомнился Рене.
– Просто оставайся на трассе до завершения гонки – и все, – умолял его Эрнесто. – А если вдруг с газом опять будут проблемы, выключишь зажигание кнопкой на панели и заглушишь мотор.
Рене вернулся на трек, но все его мысли теперь вертелись вокруг одного: что делать, если педаль газа вклинит на полном ходу прямо перед северной или южной петлей? Переход на пониженную, удар по тормозам и тычок по этой аварийной кнопке.
Затяжной пит-стоп из-за проблем с тягой газа отбросил Рене на последнюю позицию, причем наглухо, и он так и финишировал последним, зато с рекордом круга, а главное – живым. Браухич, которого мотало в кокпите своего SSKL так, будто тот попал в бурю, сумел-таки чуть-чуть опередить точного и хладнокровного как робот Руди Караччолу.
Вечером в отеле Рене пришел к Эрнесто. Поломка тяги газа едва не стоила ему жизни. Рене больше не мог оставаться в этой команде, будучи, к тому же, вполне уверен, что места среди элитных пилотов он себе застолбил прочно – и без команды не останется, а легко найдет себе новый дом – с более надежными машинами.
– Отпустите меня, пожалуйста, – взмолился он.
Эрнесто согласился. [55]
Тем же вечером Браухич позвонил в берлинский бар Roxy, чтобы выяснить у бармена содержание записки, оставленной предсказателем ему на хранение в запечатанном конверте. Бармен зачитал две фамилии: «Лобкович. Браухич». [56] Весть о безошибочном пророчестве быстро облетела всех гонщиков.
Неподвластные им силы, похоже, рулят их судьбами, и Рене не мог избавиться от мысли, что его имя могло с пугающей легкостью оказаться в роковом конверте вместо имени Лобковица. Мечта о карьере профессионального автогонщика оказалась неразрывно и неизбежно связана с риском потерять вообще все в погоне за сохранением за собой места в этом мире. Впрочем, не ему одному тогда открылась эта страшная истина.
Руди Караччола на тупорылой Alfa Romeo стрелой мчался по четырнадцатому и последнему кругу гонки Айфель-1932. Он уверенно лидировал на протяжении всего заезда по проложенной через крутые лесистые взгорья и низины к югу от Бонна трассе Нюрбургринг [57], которую один историк назвал построенной так, будто «выбирать маршрут отправили в стельку пьяного великана». [58]
Один лишь Рене Дрейфус все еще составлял Руди некую конкуренцию, держась в двадцати секундах позади. Выступая как частное лицо
