Морисом в тени пальмы небольшую трапезу – холодную курицу под бордо. Маршалы флагами призвали гонщиков занять свои места на стартовой решетке. В том году они все еще распределялись жеребьевкой, и Рене выпало стартовать с четвертой линии. При семнадцати участниках, учитывая узость трассы, фактор занятия выгодной позиции сразу же со старта имел критически важное значение.
Организаторы гонки в этом году сами устроили официальный тотализатор, и у киосков приема ставок уже́ творилась невероятная давка. Казалось, все без исключения – даже жандармы – где-то что-то проведали или подслушали и спешили поставить на лучшую машину или пилота. Явным фаворитом считался местный уроженец Луи Широн, – ставки на его победу принимались с коэффициентом два к одному. Поставивший на Рене в случае его победы зарабатывал втрое больше. В последние дни свободных заездов Рене проходу не давали, приставая с вопросом: «У вас есть шансы, как по-вашему?»
Согласно поведшейся еще с первого Кубка Гордона Беннетта [42] 1900 года традиции окраска машин зависела от национальной принадлежности водителя или команды: синий – Франция, белый – Германия, красный – Италия, зеленый – Британия, желтый – Бельгия.
В безупречном комбинезоне и противоударном защитном шлеме – первом в Европе – Луи проследовал мимо Рене, едва удостоив его взглядом и даже не кивнув в знак приветствия. В гоночные дни друзей для монегаска не существовало. И Широн, и другие гонщики были в курсе дополнительного бака в машине, но лишь криво ухмылялись, полагая, что молодому самозванцу он не поможет.
Рене в последний раз проверил свое авто и, наклонившись, удостоверился, что шнурки ботинок надежно завязаны тройным узлом. Во время одного из тренировочных заездов, из-за запутавшегося в педалях сцепления и тормоза шнурка, он едва не вылетел через бордюр и тротуар в стену. Он втиснулся в кокпит и через вставленную в термос длинную соломинку сделал глоток ледяной колы. [43]
К борту подошел Фридерих. «Ты только не слишком жми поначалу. Дождись двенадцатого круга, чтобы двигатель до конца прогрелся». Рене кивнул. И вот он один. Он поправил белый тканевый шлем и очки и попытался успокоиться. Вокруг царит невообразимая свистопляска: громкоговорители трещат и скулят от наводок, оркестр наяривает, зрители на трибунах топочут, лязг моторов и выстрелы из выхлопных труб… Он пытается вытеснить все это из головы.
У стартовой черты распорядитель Шарль Фару [44] поднял указательный палец, сигнализируя о том, что до старта остается минута. Редактор L’A u t o, ведущей французской газеты, посвященной преимущественно автоспорту, сооснователь и директор гонок 24 часа Ле-Мана, Фару пользовался во французском автоспорте непререкаемым авторитетом. Облаченный в элегантный костюм и соломенную шляпу мэтр держал за спиной красно-белый флаг Монако, готовясь дать отмашку.
С боковой линии Морис прокричал брату пожелание удачи. Также Рене заприметил там и мать, и сестру Сюзанну, которая была на восьмом месяце беременности, и помахал им рукой. И тут же размытым потоком шума и ярости стартовала гонка. Семнадцать машин колесом к колесу прогрохотали по променаду к первому чуть сглаженному правому повороту у скромной часовни святой Девоты. На выходе из него Рене переключился на третью перед пологим подъемом по Авеню де Монте-Карло. Гонку сразу же возглавил Луи. Рене застрял далеко позади, но об обгонах в плотной массе машин, мчащихся «разноцветной змеей» в гору по полукилометровой прямой на 150 км/ч, нечего было и помышлять. Рене бросил взгляд на тахометр: 5300 об/мин. Не гони, вспомнил он, побереги холодный двигатель.
В небольшом изгибе на подъеме Рене вынужден переключиться на первую передачу, уткнувшись в желтую Bugatti и монолитно-белый Mercedes. Затем, как он позже вспоминал, последовали «вторая на выходе, затем третья, были даже мысли о четвертой, и тут вдруг обратно прыг-скок вниз до первой передачи». [45] В конце подъема, теперь уже высоко на скальных утесах над морем, Рене закладывает руль влево, огибает Hôtel de Paris и минует ухоженные сады перед стилизованным под барокко и вылизанным как конфетка Casino de Monte Carlo. Затем рвет вперед по короткой прямой перед тремя подряд шпильками – вправо – влево – вправо, – прежде чем «нырнуть в угрюмую теснину между каменными стенами», – так один автор живописал месторасположение приморского железнодорожного вокзала. В трех этих тесных поворотах Рене раз за разом едва не утыкается носом своей Bugatti в корму идущей впереди машины. Последний правый поворот со спуска к уровню моря – и въезд в тоннель длиной 120 м, освещенный мерцающими дуговыми лампами. Ускоряясь на такой длинной и такой плавной кривой, он физически ощущает, как вой моторов, отражаясь от каменных сводов тоннеля, отзывается реверберацией в его черепе. Малейшее неверное движение рулем – и его Bugatti зацепит один из бортов этого адски узкого дымохода и полетит кубарем, унося его жизнь за собой.
Выскочив из тоннеля, Рене мигом пролетает обсаженную тамарисками аллею. Он по-прежнему ближе к хвосту пело-тона. Быстрая перекладка руля влево-вправо – и шикана пройдена. И вот он уже́ гонит вокруг марины – левый вираж «Tabac Corner», вдоль причала, через шпильку у газовой станции – и возвращается на прямую старт-финиш.
Тем временем за лидерство на первых кругах, поочередно показывая лучшее время их прохождения, состязались лишь Широн и прошлогодний победитель первого Гран-при Монако 1929 года Уильям Гровер-Уильямс да дерзко наседавший им на пятки итальянец Луиджи Арканджели на Maserati. Рене, терпеливо дожидаясь полного прогрева мотора, времени даром тоже не терял, а по возможности отыгрывал позиции, которые, в целом, менялись настолько калейдоскопически, что список лидеров на табло быстро превратился в неудобоваримую кашу. Зрителям – перегнувшимся через балюстрады, свисающим с террас, взлезшим на фонарные столбы – такая чехарда нравилась. Репортер Motor, явно в стремлении потрафить вкусам читателей, писал: «Вот это крещендо – рев выхлопных труб, шипение тормозов, резкие пых! облачков сизого дыма с запахом касторки из нагнетателей, мелодичные перегазовки при переключении передач. Восхитительная оргия!» [46]
На десятом кругу Рене пробился в середину пелотона, но от лидеров отставал почти на минуту, а Широн тем временем начал уже́ обходить первых круговых. Начались и сходы. Граф Макс Арко-Циннеберг на семилитровом монстре Mercedes-Benz SSK въехал в штабель мешков с песком, а Марио Борцаччини на Maserati – в стену. Некоторые сошли по техническим причинам – из-за проблем с тормозами или двигателями. Один немецкий гонщик жаловался, что в Монако «дьявольская трасса». [47]
К двадцатому кругу Рене вышел на третье место, но в полутора минутах позади Широна. С этого момента он яростно взвинтил темп; вся его одежда пропиталась по́том. Рене
