Полгода назад, только приехав в Копенгаген, Андерсен поселился в доме у некой вдовы госпожи Торгесен, которая за небольшую плату сдала ему каморку без окон, где стояла одна кровать и места хватало лишь для переодевания. В виде особой милости днем жильцу разрешалось проводить время на половине хозяйки. Андерсен по простоте душевной рассказал ей, какую сумму собрал для него Хёг-Гульдберг, и попросил назначить за свое проживание новую плату, которая включала бы питание. Хозяйка, испытывавшая в то время денежные трудности, запросила у Андерсена 20 ригсдалеров в месяц, которые он платить не мог. Собранные для него деньги выдавались ему по 10 ригсдалеров в месяц, и, согласись он на требование хозяйки (к ее квартире он уже привык), ему от этой суммы ничего бы не оставалось. Но хозяйка не уступала. «Вот почему, когда она ушла, я пребывал в полной растерянности. Я сидел на диване напротив портрета ее покойного мужа, слезы текли у меня по щекам, и тут я поступил совсем по-ребячески: я смочил моими слезами портрет, чтобы покойник почувствовал, насколько тяжело мне приходится, и умилостивил сердце своей супруги, с тем чтобы она позволила мне платить только 16 ригсдалеров. Хозяйка между тем, по-видимому, уяснив, что ничего больше из меня она, как видно, выжать не сможет, по возвращении тут же согласилась держать меня у себя на квартире за 16 ригсдалеров. О, как же я благодарил за это Господа и ее покойного мужа!»[43]
Проживая у госпожи Торгесен, Андерсен не сразу узнал, что ее дом находился в квартале с очень плохой репутацией и что, открывая по ночам дверь солидному господину в потрепанном пальто, который якобы приходил пить чай к своей дочери, жившей в одной из сдаваемых комнат, он впускал в дом важного сановника, тайно посещавшего свою содержанку. В неопубликованных при жизни записках жилец госпожи Торгесен упомянул его фамилию (Мюллер) и скорую встречу с ним в одном литературном салоне, а в обеих напечатанных автобиографиях опустил имя и перенес случайную встречу на многие годы вперед.
Как писал во всех своих воспоминаниях Андерсен, детали жизни, имеющие отношение к скабрезности, он просто не замечал, и нет никаких оснований не доверять ему. В пятнадцатилетием возрасте — да и в дальнейшем — он сохранил известную долю детскости и, как в Оденсе, ходил по полотняным лавкам, притворяясь портным, приценивался к ярким тканям и шелковым лентам, выпрашивая их образцы якобы для более внимательной оценки. На самом деле он шил из лоскутков костюмы для своих кукол — он и в Копенгагене устраивал спектакли кукольного театра, разыгрывая их при свечах в своей каморке.
Новый покровитель Андерсена профессор Хёг-Гульдберг сдержал свое слово и уговорил комического актера Королевского театра Линдгрена дать юноше несколько уроков актерского мастерства. Через некоторое время тот признал, что новичок справлялся с комедийными ролями в пьесах Хольберга не без некоторого таланта. Однако самому Андерсену хотелось выступать в ролях сентиментальных или трагических. Он выучил монолог Корреджо из одноименной трагедии Эленшлегера[44] и продекламировал его перед учителем, после чего тот потрепал его по щеке и сказал: «Чувство у вас есть, но актером вы никогда не станете. Бог знает, кем вы станете! Поговорите с Хёг-Гульдбергом, чтобы он устроил вам уроки латыни; для получения высшего образования она обязательна!»[45] Ханс Кристиан задумался. Ему предлагали высшее образование! О нем он не помышлял; ему был ближе и милее театр; хотя почему бы не выучить и латынь? «Я изучаю латынь» — эти слова звучали для него точно музыка!
Андерсен еще не раз пожалеет, что так легкомысленно отнесся к латыни. Госпожа Хермансен, которую он попросил найти ему бесплатного учителя-латиниста, помочь ему отказалась. Латинский язык, по ее словам, встал бы неимущему Андерсену слишком дорого. Не захотел давать уроки и сам Хёг-Гульдберг, он не обладал навыками преподавания. Хотя бесплатного учителя латыни он все-таки для своего подопечного нашел.
Не отказался Андерсен и от карьеры танцовщика. В мае, как ему и говорил директор театра Хольстейн, он явился в театр для поступления в балетную труппу. Заведовавший ее делами знаменитый в будущем балетмейстер и хореограф Август Бурнонвиль[46] находился тогда в отъезде, труппой занимался танцовщик-солист Карл Дален, который пригласил юношу на занятия. Вскоре Ханс Кристиан подружился с ним и его красавицей-женой, тоже балериной, стихи которой посвящали в то время лучшие поэты Дании. Он исправно ходил на занятия и должным образом, по собственному его выражению, «вытягивал у станка ноги», а вечера проводил в семье у Далена, который взял его в балетную школу, хотя в отношении его талантов танцовщика не заблуждался и прямо сказал юноше, что его карьера на этом поприще дальше фигуранта пойти не может. Тем не менее Андерсен занятий балетом не бросил, он считал их еще одним шагом к театральной сцене: ведь теперь ему позволялось во время представлений стоять за кулисами и даже занимать место в заднем ряду ложи, предназначенное для служителей и участников массовок. Однажды вечером в театре давали комическую оперу «Два маленьких савояра»[47]; в одной из сцен, происходивших на рыночной площади, участвовала почти вся труппа, включая статистов, а также осветители и даже рабочие. Услышав об этом, Андерсен присоединился к массовке; одет он был в свой обычный костюм, в котором принимал первое причастие и который еще окончательно не развалился. Юноша знал, что выглядит в нем посмешищем. «И все же в этот момент я испытывал непередаваемое ощущение счастья — я впервые выступал перед огнями рампы, мое сердце стучало — наконец я шагнул вперед. Тут же один из певцов, носивший тогда громкое имя, но ныне совершенно забытый (курсив Андерсена. — Б. E.), взял меня за руку и шутливо поздравил с дебютом. „Разрешите представить вас датскому народу?“ — сказал он и потащил меня к рампе: наверное, чтобы моя фигура вызвала смех; я почувствовал это, слезы выступили у меня на глазах, я вырвался и расстроенный убежал со сцены»[48]. Вскоре Дален сочинил новый балет «Армида», и Андерсену дали в нем маленькую роль Тролля. В спектакле принимала участие в роли Купидона Йоханна Луиза Петгес (1812–1890), будущая жена первого датского драматурга своего времени Йохана Людвига Хейберга[49] и прима датского Королевского театра. Она играла роль Купидона. Имена Андерсена и ее впервые одновременно появились на театральной афише. «Это был важный момент в моей жизни; я в первый раз увидел напечатанным свое имя; напечатанное, оно наделяло меня, как казалось мне тогда, ореолом бессмертия, и я, конечно же, не мог на него насмотреться. Даже вечером, ложась в постель, я не погасил свечу, а все глядел на афишу, откладывал ее и снова глядел. О, какое я испытал блаженство!»[50]
