Затем Андерсен отправился к своей попутчице по почтовой карете госпоже Хермансен, согласившейся приютить его у себя на один день. Она стала уговаривать его вернуться домой. Он упрямился. После оплаты гостиницы и билета в театр у него оставался всего один ригсдалер. Теперь даже шкипер вряд ли возьмет его бесплатным пассажиром до родного острова Фюн. К тому же дома над ним посмеются и ему придется идти учеником к портному, то есть выбрать как раз ту карьеру, которую прочила ему Анна Мария. Лучше уж пойти в ремесленники в Копенгагене. Здесь для него есть хоть какая-то надежда: в столице можно ходить в театр.
Госпожа Хермансен купила газету с объявлениями, и они вместе стали искать подходящее место. В конце концов Андерсен остановился на объявлении столяра, которому требовался ученик, и пошел к нему. Мастер приветливо встретил Андерсена, но потребовал справку о его поведении в Оденсе и метрику. Впрочем, юноша может не ждать, покуда придут документы, и приступить к работе хоть сейчас. Заодно он попробует, подойдет ли ему профессия столяра. В шесть утра следующего дня Андерсен уже был в мастерской; там работали несколько подмастерьев и учеников, и, увы, сквернословили они не менее грубо, чем работники на суконной фабрике. Они тоже стали подшучивать над новичком, и, вспомнив, как «проверили» его работники в Оденсе, попытавшиеся содрать с него штаны, Андерсен твердо решил ни одного дня в мастерской не оставаться. Он пошел к мастеру и со слезами на глазах попрощался с ним, объяснив, что такой жизни не вынесет. Мастер попытался ободрить Андерсена, но тот так разволновался, что поспешил уйти.
Он снова оказался на улице. Без денег и крыши над головой. И тут ему пришла счастливая мысль. Как-то в Оденсе он обнаружил в газете статью об итальянце Джузеппе Сибони[39], приглашенном королем Кристианом VIII возглавить в Королевском театре оперную студию. Ханс Кристиан запомнил статью, потому что как раз в то время, летом 1819 года, незадолго до отъезда в Копенгаген он подолгу упражнялся в пении на речке Оденсе, на берег которой выходил садик их дома, куда они совсем недавно переселились. Здесь же был большой камень, с которого Анна Мария полоскала белье. Соседи, среди которых было много господ благородного звания, с удовольствием слушали его пение. Все, кто слушал Андерсена, хвалили его голос.
Недолго думая Андерсен отправился на квартиру к Джузеппе Сибони. Тот в это время принимал гостей, среди которых были датские знаменитости: писатель Йенс Иммануэль Баггесен[40] и композитор Кристоф Эрнст Фридрих Вайсе[41]. Дверь Андерсену открыла горничная, которой он не только рассказал о том, что пришел предлагать свои услуги певца, но и поведал историю всей своей жизни. Горничная ушла, и Андерсену пришлось подождать: наверное, горничная пересказывала его речь гостям. Вскоре они высыпали на крыльцо и с любопытством стали его разглядывать. Потом его пригласили в гостиную и попросили спеть. Долго упрашивать паренька не пришлось. Андерсен не только спел, он еще сыграл сцену из пьесы Хольберга и прочитал несколько стихотворений. «Когда я их декламировал, мысль о моем собственном несчастье настолько переполняла меня, что я невольно заплакал, а общество моим слезам дружно зааплодировало. „Предсказываю вам, — сказал Баггесен, — из него что-нибудь получится, но не обольщайтесь, молодой человек, когда в будущем будете срывать овации публики!“ И далее он пустился в рассуждения о чистых от природы молодых людях, которые с возрастом погибают, попав в дурную компанию! Из его речи я понял не все, но следует отдать ему должное, я и в самом деле представлял собою в то время дитя природы, и мои поступки, как рассказывали мне впоследствии очевидцы, заставляли улыбаться своей наивностью»[42]. Сибони тут же пообещал, что поработает над голосом Андерсена и тот в будущем, возможно, дебютирует на сцене Королевского театра. От счастья Андерсен смеялся и плакал. Когда он уходил из гостеприимного дома, горничная, тоже проникшаяся к нему симпатией, сказала, чтобы он непременно на следующий день явился к профессору Вайсе, на помощь которого мог рассчитывать. И действительно, Вайсе собрал для Андерсена среди друзей целых 70 ригсдалеров, а Сибони открыл ему свой дом: он приказал кормить паренька в комнате горничной, позволил ему присутствовать на репетициях и раз в две недели занимался с ним сам. Чтобы как-то общаться с Сибони, Хансу Кристиану потребовалось знание хотя бы начатков немецкого языка, с просьбой по этому поводу он обратился к уже упоминавшейся госпоже Хермансен (она ведь приехала в Копенгаген, чтобы повидать своего сына-гимназиста), и той удалось найти для него бесплатного преподавателя, давшего ему несколько уроков. Увы, все эти старания оказались напрасными. Примерно через полгода у Андерсена стал ломаться голос, и Сибони честно сообщил ему, что в течение ближайших трех или четырех лет он не сможет рекомендовать его для выступлений на сцене, да и внешность паренька — его крайняя худоба и непропорционально длинные руки и ноги — вряд ли принесет ему на сцене успех. По сути, Сибони отказал ему от дома и посоветовал, не тратя времени понапрасну, вернуться в Оденсе и пойти в ученики к какому-нибудь ремесленнику.
Андерсен был в отчаянии. Он не мог вернуться домой, потому что, поступив на обучение к Сибони, сразу же послал матери восторженное письмо, и та, гордясь успехами сына, обежала с его посланием всех знакомых. Нужно было искать выход, и Хансу Кристиану удалось-таки, как он выразился потом, «найти ступеньку, ведущую к свету». Он вспомнил, что в Копенгагене проживал родной брат полковника Кристиана Хёг-Гульдберга (это он представил Ханса Кристиана будущему королю Кристиану VIII) Фредерик (1771–1852), известный издатель литературных журналов, поэт, педагог, языковед и переводчик. Ханс Кристиан тут же написал ему письмо, а потом явился к нему сам. И сделал он это вовремя. Во-первых, полковник уже сообщил брату о необыкновенном мальчике Андерсене. И, во-вторых, письмо затронуло педагогическую жилку Хёг-Гульдберга: он сразу заметил в нем множество ошибок и, выслушав исповедь Ханса Кристиана о его злоключениях и устремлениях, вызвался давать ему уроки литературного датского языка. Самое же главное — он обещал поговорить о нем с маститым актером-комиком Фердинандом Линдгреном и собрал для него у своих друзей 80 ригсдалеров, что было крайне необходимо, поскольку у Сибони Андерсен столоваться больше не мог.
Полгода назад, только приехав в Копенгаген, Андерсен поселился в доме у некой вдовы госпожи Торгесен, которая за небольшую плату сдала ему каморку без окон, где стояла одна кровать и места хватало лишь для переодевания. В виде особой милости днем жильцу разрешалось проводить время на половине хозяйки. Андерсен по простоте душевной рассказал ей, какую сумму собрал для него Хёг-Гульдберг, и попросил назначить за свое проживание новую плату, которая включала бы питание. Хозяйка, испытывавшая в то время денежные трудности, запросила у Андерсена 20 ригсдалеров в месяц, которые он платить не мог. Собранные для него деньги выдавались ему по 10 ригсдалеров в месяц, и, согласись он на требование хозяйки (к ее квартире он уже привык), ему от этой суммы ничего бы не оставалось. Но хозяйка не уступала. «Вот почему, когда она ушла, я пребывал в полной растерянности. Я сидел на диване напротив портрета ее покойного мужа, слезы текли у меня по щекам, и тут я поступил совсем по-ребячески: я смочил моими слезами портрет, чтобы покойник почувствовал, насколько тяжело мне приходится, и умилостивил сердце своей супруги, с тем чтобы она позволила мне платить только 16 ригсдалеров. Хозяйка между тем, по-видимому, уяснив, что ничего больше из меня она, как видно, выжать не сможет, по возвращении тут же согласилась держать меня у себя на квартире за 16 ригсдалеров. О, как же я благодарил за это Господа и ее покойного мужа!»[43]
