Вторник, 11 февраля. Сегодня снялись из-за моей болезни в десять часов утра. Я оделся в пимы и полюсный костюм и ехал на нарте, как баба; дорога была вся в ропаках, и только под вечер встретился солончак. Собаки с утра все сильно дрожали и везли плохо, и только под вечер разошлись. Встретили песцовый след. У Линника шла носом кровь, и у Пустотного до того ноги замерзли, что он по дороге вынужден был надеть пимы и в них идти.
В четыре часа стали на ночевку, пройдя около 15 верст, у Земли Александры. Сегодня была такая заря, что в ней казалось почти солнце. Виден уж Теплиц-бай. Я чувствую себя лучше, ибо был тепло одет и все время сидел на нарте спокойно.
Среда, 12 февраля. Сегодня снялись в восемь ТРИ четверти утра. Холод стоял адский: при — 35 градусов ветер 3 балла и метет снег. Это самый холодный день. Пока я еду больным в полюсном костюме, как чучело, и все-таки прозяб. Дорога отвратительная: масса ропаков, приходится проводить по одной нарте; целое мучение, собаки очень мерзнут и плохо везут. Встретили свежий медвежий след и много следов песцовых; слева — кажется, недалеко — вода, за туманом ее не видно. Отогревали Арестанта. Линник подморозил на ногах большие пальцы. Прошли около 15 верст и остановились в четыре часа ночевать у Земли Рудольфа. Сегодня был минимум — 42 градуса. Сейчас дует балла на четыре ОST. Палатку изрядно треплет, мы же, как цыгане, сидим вокруг примуса.
Четверг, 13 февраля. 13-е число неудачное, как вообще. Снялись в девять и пошли в тумане (идет снег). Дорога тяжелая, собаки еле везут, ничего не видно. Забрели в какой-то пролив между островами, но только не в Теплиц-бай, хотя он уже, чувствуется, близко. После двух разъяснело, сделался чудный теплый день, но дорога тяжелая — снег и ропаки, тащимся дальше по курсу. В океане, видно, воды много, ибо видать черное небо. Встретили зайца у лунки, не подпустил на выстрел, сполз. В пять часов остановились ночевать, кажется, у Земли Рудольфа: трудно с уверенностью судить, так как в этом месте карта страшно неверна. Посмотрим, что покажет завтрашний день. Вечером пришел медведь к палатке, огромный, собаки его погнали. Я, несмотря на болезнь, пошел с Линником на собачий лай. Пройдя кое-как около двух верст, мы нашли медведя едящим в лунке, окруженного собаками. Я несколько раз стрелял в него с аршинного расстояния, но ружье так замерзло, что не дало ни одного выстрела. Когда пошли мы, разочарованные, назад, то я уже двигаться не мог, так плохо себя чувствовал. Пришлось остаться с собаками, сторожить медведя, а Линник пошел за нартой. Вскоре медведь выскочил из лунки и побежал на SW, собаки — за ним. Часа через два меня нашла нарта и привезла, как труп, в палатку. Здоровье свое ухудшил, а тут еще нужно залезать в замерзший мешок.
Пятница, 14 февраля. Сегодня в девять часов потащились дальше. Снег, туман, ничего не видать, собаки не везут — караул! Протащились около трех-четырех верст и стали лагерем у группы маленьких островков между Землями Рудольфа и Александры (у самого N). К W и N вода, дальше ничего не видно. Буду здесь стоять лагерем, пока не дождусь ясной погоды. Здоровье мое очень скверно, вчерашний медведь ухудшил его. Кончился пуд керосину, начали другой.
Суббота, 15 февраля. В десять часов утра ясно, морозу 30 градусов. Пошли через пролив к Земле Рудольфа, которая ясно была видна. Пройдя около одной-полутора верст, наткнулись на сплошной тонкий (1 вершок) солончак. Взошли первой нартой на него («Льдинкой»), а она провалилась, вместе с ней и собаки. Люди держались свободно. С большим трудом вытащили нарту назад, ничего не помочив, так как каяк великолепно плавал. Остановились здесь же ночевать и ждать, пока достаточно замерзнет пролив. Сегодня у воды видели тысячные стада птиц: люмсы (Люрики) и кайры. Я ужасно разбит болезнью: сильнейший бронхит, болит горло и распухли ноги. Лежу все время в мешке, настоящий мученик.
Воскресенье, 16 февраля. Сегодняшний день сидели у пролива и ждали, пока он замерзнет. А он не замерзает — и только; видно, здесь большое течение. Люди ходили версты три-четыре к середине пролива и встретили там открытую широкую воду. Птиц и зверя много. Завтра думаю тащиться на восток, может быть, там обойду воду. Болен я адски и никуда не гожусь. Сегодня опять мне будут растирать спиртом ноги. Питаюсь только одним компотом и водой, другого ничего душа не принимает. Конечно, съел бы яичко, сметанки, жареного цыпленка и даже чашку кислой капусты. Но где все это?!
Увидели выше гор впервые милое, родное солнце. Ах, как оно красиво и хорошо! При виде его в нас весь мир перевернулся. Привет тебе, чудеснейшее чудо природы! Посвети нашим близким на родине, как мы ютимся в палатке, как больные, удрученные под 82 градусом северной широты… Понедельник, 17 февраля…» На этой записи дневник Г. Я. Седова обрывается.
Здоровье Седова становилось все хуже и хуже, физические силы уходили, но силы, влекшие его к полюсу, не ослабевали. В пути он часто, теряя сознание, падал с нарты, но первое, что делал, приходя в себя, глядел на компас: не повернули ли на юг?
По ночам Седов то жаловался на большую жару, то на нестерпимый холод. Линник и Пустошный растирали ему ноги спиртом, пытались согреть его, тесно прижимаясь. Последние дни и сами матросы чувствовали себя очень плохо, но командир запретил им даже заводить разговор о пути назад.
Только вперед!.. Не доходя версты три до острова Рудольфа, путешественники остановились. Разразилась пурга, не утихавшая несколько дней. 5 марта, когда ветер нещадно рвал полог палатки, Седов стал задыхаться. Линник поддерживал его голову. Пустошный держал над его грудью горящий примус, стараясь хоть чем-то помочь Георгию Яковлевичу. Дыхание больного становилось все прерывистее.
— Линник, поддержи… — Это последние слова Седова. В 2 часа 40 минут он скончался.
Долго стояли на коленях над телом своз-го командира и друга матросы. «Раз в жизни, — записал позже в дневнике Линник, — я не знал, что предпринять…»
Потушили примус (керосин был на исходе), достали меховые костюмы и сначала хотели везти тело Седова на «Фоку», но решили предать его земле здесь.
На мысе Аук, на западе острова Рудольфа, на высоком каменистом косогоре вырос тогда небольшой холмик. Вместе с телом Георгия Яковлевича матросы положили русский национальный флаг. Тот самый, который он собирался водрузить на полюсе.
Взяв с собой по нескольку камней с могилы командира, Линник и Пустошный двинулись в обратный путь. До бухты Тихой было 120 миль, до полюса — 480. Через десять дней их, почерневших, полуживых, увидели с 6oрта «Св. Фоки».
Карта района полярной экспедиции старшего лейтенанта Г. Я. Седова в 1912–1914 гг.
