воспитанницей сиротского приюта, при котором он был священником, за что его оттуда и выгнали. Любитель дщерей человеческих, Гапон подвергался постоянным нападкам и однажды ответил: «Вы еще узнаете, кто такой Гапон. Я буду знаменитым или сгнию в тюрьме».
Второй раз Маня встретилась с отцом Гапоном на студенческой вечеринке, где их познакомили. Оказалось, что в студенческой среде «неистовый батюшка» так же популярен, как среди рабочих. Поэтому его популярностью хотели воспользоваться все политические партии, от социал-демократов до социалистов-революционеров, и даже охранка.
Познакомившись с Гапоном, Маня, по просьбе Зубатова, начала убеждать его возглавить поддерживаемые полицией легальные рабочие союзы в Петербурге, как это делает она и ее ЕНРП в Минске.
И убедила. «Гапон быстро понял идею разделения между борьбой за улучшение жизни рабочих и войной с царским режимом (…) Я рассказала ему все о Независимой партии, и мы начали вместе действовать в Петербурге. Я ходила с Гапоном на рабочие митинги. Он сумел стать своим на больших заводах и фабриках — например, на Путиловском заводе. Постепенно я увидела, каким огромным было его влияние на рабочих. Они в большинстве своем были людьми набожными. Молитва возвышала их дух и (…) насмотревшись на эти лица, я пришла к выводу, что, добиваясь нашей цели улучшить жизнь рабочих, мы вовсе не должны выкорчевывать религию из их сердец» [818].
Несколько раз с Маней приезжала в Петербург ее закадычная подруга Хайка Коэн, которой негде было остановиться, и Гапон предложил ей поселиться у него, а сам перебрался к друзьям.
«Его комната, — пишет Маня, — напоминала монашескую келью: вместо кровати — две доски, маленький стол и низкий стул, в углу — иконостас с ликом Христа посередине» [819].
Сидя под ликом Христа, Маня и Хайка вели с Гапоном долгие беседы о сионизме. Он внимательно слушал о давних чаяниях евреев вернуться на Землю Обетованную, с широко открытыми глазами внимал описанию Святого града Иерусалима, Тверии и Вифлеема.
«Гапон, человек веры и морали, был убежден, что евреев надо возлюбить, ибо из их народа вышел Иисус Христос», — сказала Маня о Гапоне. А начальник петербургского Охранного отделения написал:
«Сын священника, Гапон (…) окончил духовную семинарию, а затем — и духовную академию в Петербурге. Во время пребывания в этой последней он выделился своим даром слова и не только легко получил место священника в одной из петербургских церквей, но и завязал широкие знакомства в петербургском обществе. Кто его свел с Зубатовым, я не знаю, но хорошо помню, что в Департаменте все его называли учеником и ставленником Зубатова. Последний в это время только что перебрался в Петербург, был в периоде расцвета своего влияния на Плеве и горел желанием поскорее проделать в Петербурге свой опыт создания покровительствуемого полицией рабочего общества. Молодой священник с талантом проповедника и широкими связями в петербургском обществе как нельзя лучше подходил для роли исполнителя планов Зубатова. По указанию последнего, он повел свою агитацию; по его же указаниям и при его материальной поддержке, он основал рабочее общество (…) Созданное Зубатовым и Гапоном рабочее общество нашло в Петербурге хорошую почву. Число его членов быстро росло и к концу 1904 года доходило, помнится, до 6–8 тысяч человек (…) Из-за какого-то маленького столкновения в декабре 1904 года директор Путиловского завода (…) уволил четырех рабочих. Все они были членами руководимого Гапоном рабочего общества. Это общество отправило к директору делегацию, требуя обратного приема уволенных. Директор отказался. После долгих переговоров собрание рабочих Путиловского завода-членов гапоновского общества решилось 3 января 1905 года начать забастовку. Был выставлен целый ряд требований: вспомнили все свои обиды. День ото дня забастовка расширялась — скоро стоял весь Петербург. Забастовали типографии и не выходила ни одна из газет. Газовый завод и электрическая станция присоединились к стачке — и Петербург погрузился в темноту. Полуторамиллионное население Петербурга шло навстречу событиям — без газет, без воды, без освещения. Во главе стачки стоял Гапон. Каждый день он выступал на рабочих собраниях, устраиваемых в разных концах города. Он был талантливым демагогом и умел влиять на серые массы слушателей (…) Сотни тысяч поверили ему и готовы были пойти за ним, куда бы он их ни повел. И он звал их идти к Царю (…) Только один Царь может вам помочь (…) В этих его речах слышались отзвуки старых теорий Зубатова (…) Движением с самого начала воспользовались революционеры для своей агитации (…) В результате (…) рабочая организация, созданная Зубатовым для того, чтобы отвлечь рабочих от политики, вела такую широкую чисто политическую агитацию, какой до того вести никто не мог и подумать (…) Агитация Гапона имела огромный успех. Сотни тысяч были охвачены одной мыслью: „К Царю“. На воскресенье 9 января назначено было шествие всех рабочих к Зимнему дворцу — для того, чтобы вручить Царю петицию, покрытую десятками тысяч подписей. Полиция знала об этих приготовлениях (…) По настоянию родственников, Царь не поехал в Петербург из Царского Села, предоставив распоряжаться великому князю Владимиру Александровичу [820], который тогда был командующим войсками Петербургского военного округа. Именно Владимир Александрович руководил действиями войск в день „красного воскресенья“. Полиция о планах военных властей не была осведомлена. Поэтому-то и могли иметь место такие факты, как убийство войсками нескольких полицейских чиновников, которые сопровождали толпы рабочих» [821].
В этой толпе было около 3000 человек, старых и молодых, мужчин, женщин и детей. Гапон шел впереди. Слева от него шел священник Васильев с большим деревянным распятием в руках; справа — эсер Петр Рутенберг. Перед первым ружейным залпом Рутенберг схватил за плечи Гапона и бросил его наземь. Опытный революционер не растерялся, и Гапон избежал смертельной опасности. Священник Васильев, стоявший подле него, был убит. После третьего залпа Рутенберг спросил Гапона:
— Ты жив?
Гапон прошептал:
— Жив.
Оба поднялись и побежали. Во дворе какого-то дома Гапон снял свою длинную священническую рясу. Рутенберг взял у кого-то из бегущих пальто, набросил его на плечи Гапона, вынул ножницы, захваченные с собой на всякий случай, и срезал Гапону длинные волосы и бороду. Затем окольными путями повел Гапона на квартиру Максима Горького [822].
Потом Гапон исчез, но вскоре объявился за границей. Он объехал всю Европу, буквально грелся в лучах мировой славы и очень любил подробно рассказывать о «красном воскресенье», неизменно восхищаясь: «Какой хитрец этот Рутенберг — ножницы захватил с собой!» В Париже и в Монте-Карло в женском обществе он сорил деньгами, которых у него было много и от доходов за
