Была ли сатира под официальным запретом? Нет. А зачем? Пропущенную сквозь частое ситечко политической цензуры, ее и сатирой-то назвать можно было с ба-альшущей натяжкой.
Затевать революционные преобразования в этом вопросе было нелепо, неумно. Посему к маленькой поэме «Военком» в столе поэта Ал. Соболева прибавлялась сатира, которая как «махровая антисоветчина» могла стать путевкой если не в ГУЛАГ, то в психушку.». Сорок лет пролежала в столе, пока дождалась публикации, басня «Номенклатурный баран». Посудите сами, мог ли благонадежный советский литератор начать басню словами:
Не то за круглый стан, не то за тихую натуру попал обыкновеннейший баран в номенклатуру...
Так неуважительно о самых лучших из лучших членах компартии!.. Шагая по такой дорожке, к песне «Партия - наш рулевой», т.е. к парткормушке, конечно, не дошагаешь. Припертый нищетой, с безработной женой, двумя стариками-пенсионерами, Ал. Соболев раза два продался за гроши, написав беззубую, жалкую, но удобопечатаемую сатиру. От нужды. На хлеб, будучи инвалидом. Несколько раз для заработка сочинял «календарные» стихи, вроде «Год-богатырь». С чистой совестью продолжал развивать в своем творчестве антивоенную тему, приверженность к которой, я уже говорила, родилась у него, рядового действующей армии, в годы войны. Он публикует несколько антивоенных стихов, в содружестве с композиторами Д. Салиманом-Владимировым и М. Ковалём создает первые в его творческой биографии антивоенные песни: «Московские голуби» и «Девятый форт». В «Вечёрке» и «Труде» поместил два очень славных лирических стихотворения - «Метель в апреле» и «Гроза на Оке».
Не так уж частыми были публикации Ал. Соболева в периодике. Скромны гонорары и за «нераспетые», не раскрученные должным образом песни. Если прибавить к этому ограниченную работоспособность инвалида второй группы, то станет ясно, каково нам жилось. Тут не грех было бы позволить «выбить на себя чек», проще - продаться. Но, оставаясь верен святым для себя правилам в творчестве - честности и правдивости, он не сочинял произведений, проникнутых духом «советского патриотизма». Умельцев и охотников упражняться в таком виде сочинительства было предостаточно. Я сказала ему однажды: «Ну, разочек покриви душой, получишь гонорар, верно?» Он усмехнулся невесело: «У этого корыта (так и сказал: корыта) - тесно... Противно. Уволь».
Положение наше осложняло мое недомогание.
ГРЕХОПАДЕНИЕ ПОЭТА АЛЕКСАНДРА СОБОЛЕВА
Это случилось однажды, только раз. Подчеркивая это, я не собираюсь представить поэта Ал. Соболева этаким ангелоподобным существом, всегда и до тоски постно-правильным. Нет, он был человек, с присущими человеку, тем более неординарному, очень эмоциональному, и неровностями в характере, и колючими недостатками. Но последнее главным образом в незначительном, малосущественном. А в мыслях и делах по большому счету он оставался непоколебимо правдив и искренен без каких-либо насилий над своей от Бога благородной натурой. Никакие «житейские блага» не заставили бы его продать душу дьяволу.
Очевидно, не случайно два разных человека, разделенные расстоянием почти в двадцать пять лет, охарактеризовали его до удивления родственными словами.
В 1964 г. в своем отзыве о рукописи сборника стихов Ал. Соболева, включенного в план издательства «Московский рабочий», известный литературовед, член-корреспондент АН СССР Л.И. Тимофеев писал: «Закончив чтение книги, читатель, вероятно, почувствует, что она помогает ему стать лучше... Очень просто, поэтично и естественно автор вводит его в мир добрых и нужных человеческих мыслей и чувств... Читатель встретился с хорошим человеком...»
А в 1990 г. другой уважаемый литературовед, В.Ф. Огнев, который ознакомился всего-то с двадцатью стихотворениями Ал. Соболева, посланными ему мной, начал беседу со мной словами: «Какой чистый, какой честный человек!..»
И вдруг - грехопадение...
«Я пошел бы на бесчестный поступок, даже на преступление, - сказал он мне как-то, - только в одном случае: если бы от этого зависела твоя жизнь». С гордостью и благодарностью выслушала я признание любящего сердца, но мне и в голову не приходило, что довольно скоро, хотя и не по своей вине, поставлю его перед необходимостью поступиться совестью.
В конце 50-х годов хор имени Пятницкого, которым тогда руководил Мариан Коваль, готовился отметить свой полувековой юбилей.
Для открытия торжественного концерта по этому случаю потребовалась соответствующая праздничная песня, естественно, привязанная к настоящему времени. Мариан Коваль предложил Ал. Соболеву, которого уже знал по совместной работе, сочинить нужные стихи. Композитор Анатолий Новиков их ждет. Александр Владимирович поинтересовался примерным содержанием заказного произведения. Ну, очевидно, о Родине, о Ленине, последовал ответ. Возможный автор будущих стихов сначала заколебался, но согласился: Родина - земля, где ты родился и живешь, ее, как мать, не выбирают. Ленин? Ленин возражений не вызывал. Соболев, подобно абсолютному большинству советских граждан, не имел ни малейшего представления об оборотной, «непарадной» стороне личности Ленина, хотя постоянно возмущался стараниями коммунистической пропаганды сотворить из смертного человека боженьку, из его учения - религию. «Неужели, - не переставал спрашивать, - у этого человека не было недостатков? Он, что - святой, на него можно только молиться?» Не имея ответов на беспокоившие вопросы - где их было взять?! - все-таки считал, вернее хотел видеть «вождя мирового пролетариата» гуманным и справедливым. Отсюда и его стихи о Ленине: «Первый пост», «Сильнее смерти», «Апрель». Он разделял заблуждение многих о том, что последователи Ленина свернули с верного ленинского пути, и это было не корыстным служением Ал. Соболева кривде, а ошибкой, порожденной отсутствием достаточно объективной информации в закрытом обществе.
Он сочинил две строфы — о Родине и о Ленине, хвалебные. Но Анатолий Новиков потребовал третью: без нее, без третьего куплета песня будет выглядеть словно бы куцей, незавершенной. На совете троих (композитор, руководитель хора и поэт) двумя голосами - А. Новикова и М. Коваля - решено было посвятить завершающую строфу Коммунистической партии... Оба ничего знать не знали о тесных непосредственных контактах поэта с представителями ее авангарда. Они наступили на больное место. Взбешенный Соболев - не до этикета ему было! - сразу, без раздумий послал своих собеседников вместе с партией... Они, умудренные, старшие по возрасту, не стали играть в обиду. Где-то в душе оба понимали, больше того, знали, что их собеседник прав: для этого они были и умны, и искушённы. Они рассмеялись... Это тоже кое о чем говорит. А что же взбунтовавшийся было Ал. Соболев? Поостыв, он оглянулся на свой тыл, вспомнил свою измотанную баталиями и нуждой жену и... согласился.