Ознакомительная версия.
Добродушная княгиня В. Ф. Вяземская предупреждала Пушкину относительно последствий ее кокетства с Дантесом: «Я люблю вас, как своих дочерей. Подумайте, чем это может кончиться!..» Но Натали беспечно смеялась: «Мне с ним весело. Он мне просто нравится. Будет то же, что было два года сряду…»
Наталья Николаевна часто бывала у Вяземских, и каждый раз там же появлялся Дантес. Княгиня В. Ф. Вяземская сказала ему наконец, что ей неприятно видеть в своем доме его ухаживания за женою Пушкина, которого она глубоко уважает и любит. Несмотря на это предупреждение, Дантес опять явился на вечер Вяземских и не отходил от Натальи Николаевны. Тогда Вера Федоровна сказала гостю, что ей придется предупредить швейцара не впускать в залу господина Дантеса-Геккерена. Только тогда прекратились его визиты. Но ловелас был приятелем Андрея Карамзина и, пользуясь этим, бывал постоянно в салоне Карамзиных, где встречался с Натальей Николаевной очень часто.
Уже после катастрофы князь Вяземский писал великому князю Михаилу Павловичу, что задолго до события его можно было предугадать, наблюдая за нескромным поведением Дантеса. И тому же Михаилу Павловичу писал сам царь: «Давно ожидать должно было, что дуэлью кончится их неловкое положение…» Почему же, спрашивается, зная об этом «неловком положении», царь не сделал ничего, чтобы его предотвратить? Или он рассчитывал, что из всех возможных мужей или возлюбленных Натальи Николаевны самым неудачным является Пушкин? Строптивый и дерзкий муж был несомненной помехой для всякого претендента на сердце Натальи Николаевны. Кому-то очень хотелось, чтобы произошел громкий скандал. Предвидеть его было нетрудно, зная пламенный характер поэта.
На одном из вечеров некий князь П. В. Долгоруков[1186], один из тех гнусных молодых развратников, которые окружали Геккерена, за спиною Пушкина поднимал вверх пальцы, растопыривал их рогами и кивал при этом на Дантеса Это видел граф В. Ф. Адлерберг[1187]. Будучи дружен с Жуковским и ценя Пушкина как поэта, он поехал к великому князю Михаилу Павловичу и объяснил ему создавшееся положение. Поэт не стерпит посягательства на его честь, а молодой Дантес ведет себя так, что поединок кажется неизбежным Мы рискуем потерять Пушкина. Можно предотвратить катастрофу. Графу Адлербергу известно, что кавалергарду Дантесу-Геккерену очень хотелось отличиться на театре военных действий на Кавказе. Нельзя ли молодого Геккерена отправить на Кавказ? Но великий князь Михаил Павлович, бывший тогда главнокомандующим гвардейским корпусом, пожал плечами: но как же это сделать? Дамы будут скучать без Дантеса! Кроме того, этот веселый повеса мастер говорить каламбуры, до коих большой охотник он сам, великий князь… Впрочем, он подумает. Кажется, еще нет надобности спешить с этим делом…
Зачем, в самом деле, спешить? Положение хотя и сложное, но довольно забавное. Этот Пушкин претендует на какое-то особое право быть независимым. Этот сочинитель воображает, что он «глас народа», что он выразитель национального духа. Марья Дмитриевна Нессельроде жаловалась на его дерзкие эпиграммы, кроме того, он сам всех задевал. Разве С. С. Уваров не был оскорблен Пушкиным? Теперь этот знаменитый стихотворец рискует быть осмеянным. Что посеешь, то и пожнешь. Любопытно, чем кончится вся эта история. Сказать по правде, Пушкин со своим арапским профилем как-то не очень подходит к такой красавице, как Наталья Николаевна. Дантес носил перстень с портретом Генриха V, и Пушкин сказал однажды, что у молодого легитимиста на перстне изображена обезьяна, на что шутник ответил: «Уверяю вас, господа, что этот портрет ничуть не похож на господина Пушкина…»
Пушкин беспокойный человек. У этого Пушкина всегда какие-то превратные идеи. Бедной жене, вероятно, с ним скучно…
Такова, примерно, была психология великого князя Михаила Павловича, который вовсе не принадлежал к деятельным врагам поэта. Каково же было настроение у настоящих врагов!
Как ни тревожна была жизнь Пушкина, как ни терзали его сплетни и жалкое легкомыслие жены, он продолжал работать как редактор «Современника». И надо удивляться, что он еще успел закончить «Капитанскую дочку». 1 ноября он читал ее друзьям у князя П. Л. Вяземского. Это было его последнее чтение. Голос поэта больше не звучал. Звучал только страстный голос оскорбленного и замученного человека.
В эти последние, страшные для Пушкина дни, он почувствовал свое одиночество. Он не посвящал друзей в свои сокровенные мысли. Если он и говорил иногда о своих намерениях, то только верным своим поклонницам В. Ф. Вяземской или приезжавшей тогда в Петербург Евпраксии Николаевне Вульф-Вревской, но и с ними он не был откровенен до конца. О самом главном он молчал. Дантес казался ему врагом ничтожным, и, хотя поэт сознавал, что Наталья Николаевна неравнодушна к своему веселому и развязному кавалеру, это его не очень беспокоило. Ему казалось, что в любой час он может одним ударом покончить с этим дерзким кавалергардом. Его терзали другие мысли, более страшные. Он прекрасно видел, что Николай Павлович Романов смотрит на его жену как на свою будущую любовницу. Иные уже замечали это. Даже люди, стоявшие далеко от жизни дворца, осведомлены были об ухаживании царя за женою поэта. Так, в воспоминаниях Н. И. Иваницкого[1188] мы находим любопытные строки о судьбе Пушкина: «Жена Пушкина была в форме красавица, и поклонников у ней были целые легионы. Немудрено, стало быть, что и Дантес поклонялся ей как красавице; но связей между ними никаких не было. Подозревают другую причину. Жена Пушкина была фрейлиной (!) при дворе, так думают, что не было ли у ней связей с царем. Из этого понятно будет, почему Пушкин искал смерти и бросался на всякого встречного и поперечного. Для души поэта не оставалось ничего, кроме смерти…»
Фрейлиной Наталья Николаевна не была и не могла быть, как замужняя женщина, но суть дела от этого не меняется. Фрейлиной была ее сестра, Екатерина Николаевна, а сама красавица и без этого придворного звания была принята в интимный круг царских фавориток. Царь не успел сделать ее своей любовницей при жизни поэта, но его поведение после смерти Пушкина дает повод думать, что Наталья Николаевна сделалась все-таки царской любовницей, но позднее, когда она вернулась в Петербург из деревни в 1839 году. На это намекает ее дочь А. П. Арапова[1189]. И это находит косвенное подтверждение в ряде мелочей: недаром у царя на внутренней крышке его часов был портрет прелестной вдовы и недаром покладистый П П. Ланской[1190], за которого она вышла замуж в 1844 году, сделал такую блестящую карьеру. И недаром в 1849 году, когда лейб-гвардии конный полк подносил Николаю I альбом с изображением всех генералов и офицеров, художнику Гау было предложено через министра двора написать для этого альбома «портрет супруги генерал-майора Ланского» Супруги прочих командиров, по воле царя, этой чести не удостоились.
Ознакомительная версия.
