Когда люди лгут для своей выгоды, еще можно, с огорчением, понять их низкие намерения, но когда они лгут против самих себя, тогда все становится окончательно мрачно непонятным. Что только не рассказывается тибетцами друг про друга, про правительство, про самого далай-ламу. Даже сочетали его с какой-то монахиней. Приписали ему убийство и отравление лам и сановников. Прямо делают из правителя какого-то изверга.
Перед Сага-Дзонгом два неожиданных перевала, один показан на картах, но другой, еще больший, более 20 000 футов, не указан. Впрочем, эта дорога на картах показана лишь пунктиром. Никто, видимо, по ней не ходил. Есть другая, обычная южная дорога, но тибетское правительство посылает именно северной неисследованной тропою: пусть, мол, лучше узнают нашу страну.
По пути старшины отказываются давать животных и опять просят вместо паспорта правительства всюду посылать письмо за нашей печатью. Народ не послушает приказа из Лхасы. Но наша сургучная гербовая печать производит лучшее впечатление.
С гребня перевала показалась мощная белая цепь снежных великанов. Ведь это уже Непал, долгожданные Гималаи по ту сторону Брахмапутры.
Сага-Дзонг – также маленькое нищенское селение; питаются трупами животных, в ячмень добавляют мелкую гальку. Нас задерживают и опять бесконечно лгут. Менданги осквернены дохлы-ми собаками и всякой скверной.
В стане некоторое волнение. Подходим к Брахмапутре. Та самая, которая берет исток из священного Манассаровара[588] – озера Великих Нагов. Где родилась мудрая Ригведа[589], где близок священный Кайлас[590], куда ходят пилигримы, предчувствуя, на каком великом пути лежат эти места. Уже попадаются вереницы пилигримов. С копьями, мрачные и всклокоченные.
Нет, эти ничего не знают. Просто ползают в безделии по лицу земли. Не грабят ли при случае?
Среди скал и песков, в лиловых и пурпурных тонах залегла Брахмапутра. В мае она еще не полна, но разливы берегов показывают, насколько увеличивается река за июнь, когда к таянию снегов прибавятся еще и дожди. К Брахмапутре еще большее уважение, чем к Голубой реке. Голубая Янцзы – длиннейшая [в мире][591], но Брахмапутра (сын Брахмы) овеяна богатым узором преданий. Она связует священное русло Ганга с Гималаями, а Манасаровар близок к Сатледжу, к началу великого Инда. Там же зародилась и Ариаварта[592].
Рассказывает монгольский лама: «Жил очень ученый и замечательный геше. Но он ходил всегда в самом скромном одеянии. Вот пошел геше навестить своего учителя, бывшего настоятелем большого лабрана. Увидели напыщенные приближенные настоятеля скромного посетителя и прогнали его. И еще раз пришел геше и еще раз выгнали его. Тогда пошел геше к торговцу на базар и просил его одолжить ему богатое платье, и положил геше за пояс несколько камней, видом похожих на слитки китайского серебра, и в этом виде был немедленно допущен к своему учителю. Вошел геше, снял свое богатое платье, вынул из-за пояса камни и сложил все это в угол. Потом поклонился камням и платью, и только потом отдал поклон своему учителю.
Тот спросил геше: „Разве не я ваш учитель? Почему же раньше меня вы кланяетесь камням и одежде?“
„Правда, – отвечает геше. – Вы мой учитель, но без этих вещей я не мог дойти до вас, а потому я поклонился тому, что довело меня до моего почтенного учителя“».
Очевидно, монгольский лама знал обычай Лхасы. Умные ламы, вспоминая о предсказании Танджелинга, шепчут: «Если далай-лама есть постоянное воплощение Авалокитешвары, то как объяснить, что один далай-лама высок разумом и ведет праведную жизнь, а следующий за ним и слабоумен, и даже преступен, и даже, говорят, обрекал достойных людей на пытки и мучения? В истории таши-лам не заметно таких странных колебаний достоинства». При этом ламы вспоминают, как грубо обращались приближенные далай-ламы с людьми, приходившими к нему во время его бегства в Индию. Один паломник был сброшен с лестницы и едва не умер.
Безбоязненно нужно рассматривать всю правду. Если полагается, что далай-лама обладает ясновидением, то почему его святейшество не знает, о чем ему своевременно надлежало бы знать?
Если его святейшество сохранил силу воли, то почему он не проявляет ее в отношении своих недостойных приближенных? Многие вопросы справедливо волнуют пытливые умы.
Недалеко от Брахмапутры прислонились к скалам Шату-Гомпа пять монастырей. Из них два – красной секты и три – бон, черной веры. Притом монастыри черной веры выглядят гораздо и новее, и чище, нежели красной секты. Из окон большого дуканга[593] красного монастыря торчит солома, вокруг уныло бродят несколько лам безнадежно запущенного вида. Черноверцы, узнав, что мы сочувствуем буддизму, просят к их монастырям даже не приближаться.
С удивлением рассматриваем шо – единственно ходячую медную монету Тибета. Ни серебра, ни золота ни в дзонгах, ни у народа мы не видели. Хотя на маленьких медяках чеканка плоха, но зато громка надпись: «Правительство победное во всех направлениях». Удивительно, что полу-шо и четверть-шо размерами больше самого шо. Все наоборот.
Вот и переправа через Брахмапутру около монастыря Читу. Небольшая лодка-паром с резным коньком на носу. Особенно трудно грузить верблюдов. Течение довольно быстрое.
Тенгри-Дзонг хотя и называется сильной крепостью, но представляет жалкое игрушечное укрепление, имевшее значение разве до изобретения пороха. Монастыря нет, но есть субурганы красной секты со страшными ликами и полосами, как знак принадлежности к красной секте. Вспоминаем те же страшные лики на тантрических тханках. Чего только на них нет! И магические мечи, и содранные человеческие кожи, и страшные рожи с оскаленными зубами, и обращенные вниз треугольники. Весь набор черной магии.
Около Тенгри-Дзонга показался Эверест во всей его сверкающей красоте.
Встречаем людей, знавших Свена Гедина. Хвалят его и жалеют, что он не говорил по-тибетски. Слышали здесь и о Фильхнере. Сложены уже какие-то легенды, что он на Голубой реке оставил трех мальчиков – Мышь, Хорька и Суслика. Откуда сие? Конечно, без языка было бы совсем трудно. Такое счастье, что знание Юрия самими тибетцами ставится вторым после сэра Чарльза Белла, которого нам называли «Офицер мира», ибо он вел мирные переговоры.
Старый монастырь Чундю, принадлежащий к королевскому монастырю Саскья. Видимо, над древними стенами прошло многое. Вот зонтик над большим субурганом – знак прежнего королевского отличия. Вот обвалившиеся китайские стены – память порабощения Тибета. Вот длинный ряд старинных субурганов – память о временах спокойного века. Вот нагромождение старых и новых закоулков и построек – вид современного нищего Тибета.
