Следующая история выглядит слишком уж романтично, чтобы оказаться правдой. Ллойд умирает первым из братьев. Он наркоман, его пристрастие к дурману все возрастает, и наконец он погибает от передозировки наркотика. Сцена похорон, где Мамочка Баркер рыдает над телом своего мальчика, в любом случае должна была стать лейтмотивом фильма, независимо от его бюджета. Это один из самых выигрышных моментов для Винтерс, и она выжимает до капли все возможные эмоции из этой сцены. Но вдобавок было предложено, чтобы Де Ниро сам улегся в открытую могилу для придания сцене еще большей убедительности.
«Тут все дело было в Шелли, — поясняет режиссер. — Нам надо было снять пару кусков, прежде чем в кадре должна появиться Шелли. Она предупредила меня, что приедет прямо на съемочную площадку, я не возражал. Оказывается, она с утра поехала в похоронную контору, в полном макияже и в съемочном костюме. Я об этом не знал. Я только сказал ассистенту: «Мы будем готовы через полчасика. Позвони Шелли и скажи, когда ей подъехать». Короче, они ее разыскали в похоронной конторе. Она подъезжает, выскакивает из машины и бежит к берегу озера, где мы снимали сцену. И при этом она вопит: «Нет, не смейте! Не смейте! Не кладите его в землю!» Я здорово опешил и говорю ей: «Шелли, это не те слова!» А Бобби Уолден сзади мне шепчет: «Осторожно, ты же видишь, она вошла в роль. Не спугни ее». Это был, конечно, самый крайний случай игры по системе Станиславского, но Бобби Уолден был прав. Так что я просто высказал несколько спокойных поправок, как ей лучше стать по отношению к камере. И должен сказать, Шелли была великолепна. Де Ниро мы положили в могилу сами. Я ему сказал, что если уж Шелли хочет подать эту сцену таким образом, то пусть он полежит в яме, чтобы она его видела. Ну, мы его и положили туда».
Неизвестно, возымело ли возложение Де Ниро в могилу нужный эффект, но реакция Винтерс была совершенно естественной. Она заявила, чтобы он немедленно выбирался, пока не испачкался в земле или не схватил простуду от сырости.
Если поведение Винтерс просто удивило Кормана, то глубокая погруженность Де Ниро в свою роль чуть было не сыграла с ним злую шутку в одной из больших сцен. Дело едва не дошло до беды. Корман хотел снять, как Баркеры удирают на машине под выстрелами, и велел Де Ниро вести машину, а Винтерс — стрелять через заднее стекло.
«Бобби несется, крича что-то, вниз по дороге, на бешеной скорости. Машину дико кидает то вправо, то влево. Шелли как бы палит из пулемета назад. А мы с оператором привязаны на штангах по две стороны от кузова, чтобы видеть все, и нам чертовски неуютно… Когда мы наконец остановились, я сказал: «Это было здорово, Бобби, но мне показалось, что ты пару раз потерял контроль за машиной. Не уверен, все ли у нас хорошо снялось. Давай-ка сделаем еще один дубль». И тут он посмотрел на меня — никогда не забуду этого взгляда! Он говорит: «Конечно, я терял управление, и не пару раз… Я еще никогда не водил машину. Я же из Нью-Йорка. У меня и прав-то нет. Мне они незачем!» Так что я подумал, прикинул про себя и говорю ему: «Знаешь что, Бобби… Давай-ка мы отправим этот кусок прямо на проявку. Не будем делать дубля…»
После завершения работы в «Кровавой маме» Де Ниро возвращается на сцену, но уже не в Нью-Йорке. Театральный сезон 1969/70 года он провел в Бостоне в составе труппы «Тиэтр Компани оф Бостон», поставившей обычный набор таких популярных вещей, как «Сирано де Бержерак», «Принуждение» и «Долгая поездка в ночи». Весь этот период он близко общался с Шелли Винтерс. Они, должно быть, выглядели забавной парочкой: Де Ниро робкий и спокойный, а Винтерс — практичная и независимая голливудская звезда. Уже высказывались предположения, что их отношения базировались на чем-то большем, чем просто профессиональная поддержка. Вспоминая период подготовки к съемкам «Кровавой мамы», Роджер Корман говорит, что слышал различные предположения по этому поводу от разных людей.
«Я предпочитаю не вмешиваться в такие дела, — замечает он. — Я всегда стою в сторонке. Во всяком случае, можно сказать лишь то, что Шелли всегда имела на Бобби большое влияние, направляла его».
Актриса Дайан Лэдд — близкая подруга Винтерс, крестная мать ее дочери Лоры Дерн. Она была близка также с Салли Киркленд, подружилась она и с Де Ниро.
«Шелли помогала Бобби, — откровенно говорит она. — Она всегда всем помогала, но предпочитала помогать все-таки актерам, а не актрисам… Я ей так прямо и сказала».
Винтерс написала двухтомный бестселлер — мемуары о жизни в шоу-бизнесе. Она открыто называет имена своих любовников, и тем более странным выглядит отсутствие упоминаний о Де Ниро. Единственный намек на их взаимоотношения можно уловить в интервью, которое она дала по телефону Гаю Флэтли из «Нью-Йорк таймс» в ноябре 1973 года для составления литературного портрета Де Ниро, который был в то время восходящей звездой.
Как следует из интервью, Де Ниро был привязан к Винтерс, как к «своей еврейской маме». Однако у Винтерс имелся на это собственный комментарий. «Я скорее его итальянская мама, — заявила она интервьюеру. — Но… Возможно, я и еврейская мама — тогда он мой еврейский сын!»
И дальше:
«Бобби нуждается, чтобы за ним кто-то присматривал, не то зимой он может позабыть надеть пальто. Знаете ли вы, что, когда мы снимали в Озарксе «Кровавую маму», он даже не имел представления, сколько денег он получит? Когда я узнала, как мало ему платят, я потребовала, чтобы ему давали деньги хотя бы на расходы. Он сидел на бобах, но ни за что не взял бы в долг. Так что вам нужно было еще найти такой способ дать ему денег, чтобы он и не задумался, откуда они…»
Корман уже высказывал свою точку зрения на гонорары Де Ниро за «Кровавую маму». Флат ли решил зайти с другого бока — попробовал подобраться к вопросу о шестидесяти четырех тысячах долларов. Он спросил, может быть, Винтерс, точно так же, как нашла методы передачи денег, подобрала и особый подход к Де Ниро, который оказался чем-то большим, нежели материнская страсть?
В ответ на другом конце телефонного провода раздался шумный вздох.
— Послушайте, — сказала она журналисту. — Давайте скажем так: у меня с Бобби был самый большой роман, более значительный, чем с другими моими любовниками. Нет, лучше напишите: «чем с любым из моих мужей…»
Она немного помолчала и снова внесла поправку:
— Нет, пожалуй, пусть в тексте останутся «любовники»… Дело в том, что я просто чувствую огромную внутреннюю близость с Бобби…
А затем Винтерс сделала следующее удивительное заявление.
— Бобби никогда не говорил, что сделало его таким, — заявила она. — Но я подозреваю, что в детстве он был очень одиноким ребенком. И наверное, в какой-то момент он испытал жестокое обращение.
