була давно-давно! И, слава Богу, далеко от нас! Але тоже богато людей убито было на фронте! Мы воевали за своего царя Николая. Добрый был царь!
– Деда, а зачем война, зачем людей убивают?
– Охо-хо! Як бы я знав, зачем! У кого мало земли, вот они и хочут землю забрати!
– A y кого мало?
– Есть такие государства… Страна, господарство… наше называется Молдавия. А в 1914 году воно называлось Бессарабией [7] и входило в Расею, в другую страну. Есть тако страна – Расея… А есть Германия, Франция, Америка… Далеко от нас находятся. Как тебе объяснить, чтоб ты поняла? Ну, вот, есть хозяйство дяди Федира, а напротив – тёти Ганны Келарьки. У каждого свой сад, картошка, виноград… Каждый во дворе держит кур, свиней, коров, кто богатый. А кто бедный… У того ничо нема! Тот, богатый – хочет ещё большего! Вот с ружьём в руках и идёт на других людей. Потому чужие страны воюют друг с другом, убивают чужих людей, чтоб забрать их землю. Да-а-а, умирают люди. Плохо! Зло великое!
По малолетству подробностей особых не упомнила. Запомнила, что Молдавия была Бессарабией. И стало понятно, что «за царя Николая» означало «в давние времена», и потому дед воевал, что царь был добрым.
Про своего деда Парфения Томаша я рассказала во втором томе альманаха. А вот про деда, маминого отца, Никиту Бендрюка, ничего не могу рассказать, к великому огорчению. Дед вернулся с фронта сильно оглохшим после контузии.
До сегодняшнего дня у меня хранится дорогой моему сердцу единственный подарок детства – неглубокая, серая, эмалированная тарелка. На кухне она в большом ходу. Её мне дед Михайло подарил, когда я стала студенткой пединститута в далёком 1960 году. Каждый раз, когда прикасаюсь к ней, вспоминаю деда. И проносится где-то над головой голос его, словно вскрик чайки.
– Маруууся, биже суда (беги сюда) Попробуешь гарбузик!
…Мы с ним на бахче – дед с берданкой в руках охранял колхозные арбузы. Жил в шалаше на поле, пока они поспевали. Ах, какие сладкие, неповторимо сладкие были они! Таких сегодня нет! Их вкус и сейчас ощущаю…
Солдаты, прошагав с боями до Берлина, оставив автографы на Рейхстаге, возвращались домой. Вчерашние фронтовики торопились в родные места: только бы быстрее добраться! Ведь дом – вот он рядом, рукой подать. Устали скитаться по окопам, в грязи, пыли, цепенея от страха попасть под шальную пулю в самом конце войны. Соскучились по близким и родным. Быстрее домой, ведь Победа! Победа-
Победителей население встречало с полевыми цветами на всех железнодорожных вокзалах, станциях, полустанках, гроздьями повисая на них. Хотя многие станции были разрушены после бомбёжек до основания, и прежде, чем ехать поезду, надо было укладывать шпалы.
Трое молодых солдат, израненных, но счастливо уцелевших, в серых от пыли и пота, потерявших свой первоначальный цвет гимнастёрках, в истоптанных ботинках, с обмотками на ногах спешили в родные места, в Молдавию. От них почему-то, а, может, от военных дорог, которые они прошагали и прошли и во весь рост и по-пластунски, исходил дурманящий запах полыни. Скорее оттого, что уже лето наступало, травы давно пробились к солнцу. Травы – они, как люди, живучи…
Вчерашние бойцы перешли границу в районе Чехословакии. Путь держали на Чоп, Мукачево, Черновцы. А вот уже и Бричанские поля… Им же надо в Фалешты. Не так далеко, но ещё топать и топать.
После жаркого июньского полудня солдаты с вещмешками и перекинутыми ботинками через плечо, добрели до села Шофрынканы. В руках держали винтовки. Решив передохнуть, остановились попить, а если удастся, то, может, и перекусить. Без сомнения, их впустят в любой двор. На груди каждого сверкали медали, ордена. Победители!.. Дальше передвигаться у них сил уже не было, хотелось спать, во рту пересохло: язык прилипал к нёбу.
Зашли во двор, который был ближе к краю села. Это было хозяйство семьи Богдановичей. Правда, хозяйством в принятом смысле слова, с натяжкой можно было назвать: всюду сквозило разорение.
С радостными криками солдатиков приглашали зайти вглубь двора:
– Заходьте, заходьте! Бине аць венит (молд. – Добро пожаловать)!
Глиняная, низенькая печка, приосанившись одним бочком к засохшей яблоньке, другим – примостившись на большие округлые камни, трубой тянулась сквозь густую, кудрявую листву. Печка дымилась. Что-то булькало. Готовился немудрёный по тому времени не то обед, не то ужин.
Хозяйка, освещённая золотыми лучами заходящего солнца, красивая, чернобровая молодица Докия, родом из села Шапте-Бань. Моя тётя, старшая мамина сестра, которая к концу войны вышла замуж в это село за гарного хлопца Николая, хлопотала у стола, доставала что Бог послал, накрывала стол. Появились лук, кусочек брынзы, мамалыга, от которой исходил густой, дразнящий пар. Докия взяла льняную нитку, ловко поддела янтарного цвета мамалыгу и нарезала ровнёхенькими ломтиками.
Посыпались вопросы, негодование в адрес катов и палачей. Солдаты охотно отвечали на расспросы сельчан, которые тут же заполонили весь двор.
– Ну, шо, хлопцы, добили гадину?! Ой, як добрэ, шо закончилась война!
– А на яким фронте вы воевали? А не встречали, часом, моего Фтения?.. А Василя не бачила?… А Петра…
– Сынки, а мого Виктораша не встречала на фронти? Ой, як же я свою кровиночку чикаю! День и ничь, ничь и день… – Встряв с извинением в общий хор расспросов, смахнув набежавшую слезу, задала свой вопрос дрожащим голосом и бабушка Графена. На мужа пришла похоронка. Ждёт она единственного сына, а вестей никаких нет. Молодая ещё женщина. А горе превратило её в старуху.
Мужики крутили цигарки из выращенного в сельском огороде тютюна, наполняя их табачной лапшой, приправляя тонкой лапшой нарезного душистого листа грецкого ореха. Или заворачивали её в лоскуточки, взятой Бог весть откуда газетки. А чаще «махорку» закручивали в расправленный на ладони лист высушенного длинного листа кукурузы. Получалось что-то, вроде сигары. Этим угостили и заглянувших к ним героев. По двору разносился густой кашель…
Лица сельчан светились радостью оттого, что хоть эти мальчики остались живы, пройдя через все перипетии войны. То-то обрадуются родители, а невесты-то, невесты… Ждут – не дождутся! Жизнь не остановилась на месте, она продолжается вопреки вселенскому горю. Любовь, пройдя через любые испытания, живёт. Жизнь на Земле должна продолжаться.
Рядом, под раскидистым грецким орехом, стояли штыками вверх винтовки: их фронтовики прислонили к срубу колодца перед тем, как присесть на землю. Пока мужики за столом вели разговоры, Докия подошла, потрогала одно из них, повертела. Решила заглянуть внутрь ствола. Разбирало любопытство: откуда вылетает пуля-смерть?
Все
