в которые уже имплантировано хотя бы простейшее «логическое» (в виде употребления и увязывания имен, слов языка), совершается обобщение представлений и
пролагается путь к мыслительно-логическому объективированию.
Такой ход мысли (который я здесь анализирую не на языке Лотце) объективно близок стилю анализа Гуссерля, причем уже в ФА, а потом и в ЛИ и собственно феноменологических работах. Всего ближе это движение исследования к темам более поздней генетической феноменологии. Но и в ЛИ Гуссерль, отправляясь от выражений языка, переходит в мир феноменов сознания, анализирует их объективные значения (Bedeutung) и смысл (Sinn). Что касается ФА, то в ней Гуссерль отправляется от понятий математики, т. е. уже наполненных значением «имен», от идеальных содержаний, и спускается в мир как в сферу представлений, операций и процедур сознания. Он надеется отыскать именно то, что на языке Лотце можно было бы назвать путями, процедурами, способами их «объективирования». Здесь в конкретном материале воплощено то, что я делаю главной идей моего анализа истории логической и одновременно психологической, философской мысли в её влиянии (для меня объективном и несомненном) на раннего Гуссерля в период ФА, а также II тома ЛИ. Эта идея, по-моему, редко встречается в литературе вопроса, что вызывает сожаление.
Интересна ещё одна особенность хода мысли Лотце, которая, полагаю, тоже повлияла на Гуссерля. Он вводит понятие «Vergegenständlichung», имея в виду «превращение в предмет», или «опредмечивание», т. е. возникновение – именно из недр процессов мысли – особого мира предметов (Gegenstände), которым нет соответствия в мире физически данных вещей и процессов. Произведя такие новые предметы, сознание отводит им особое местоположение и как бы создает совершенно свои типы более или менее устойчивого бытийствования (Bestehen). Значительная часть текста Лотце – не забудем, посвященного коренной логической теме понятия – отводится проблеме происхождения различных частей речи, существительных, прилагательных, глаголов из действий мышления. Мы отвлекаемся от этих рассуждений, хотя из них вырастает логическая семантика, заинтересовавшая и раннего Гуссерля.
В следующем параграфе I главы Лотце занимается, в сущности, той же темой, которой потом посвятит свои усилия автор ФА. Это проблема «объединения представлений» (Гуссерль назовет их «коллегированием», т. е. объединением в тесное, затем уже нерасторжимое единство). Речь у Лотце идет о «полагании» (Setzung) некоторых содержаний представлений, что и означает объединение впечатлений в более или менее устойчивые единства, сохраняющиеся в сознании. «Непосредственно ясно, – пишет Лотце, – как любое имя, скажем, “сладкое” или “теплое”, “воздух” или “свет”, “дрожать” или “освещать”, охватывает обозначаемое им содержание в виде сопринадлежного единства, которое нечто означает для самого себя…» (Ibidem. S. 25). Вот на этот контекст рассуждений Лотце (единственный раз) и ссылается Гуссерль в ФА (S. 78), кстати, упоминая имя Лотце вместе с именем Штумпфа и называя их «выдающимися психологами». (Гуссерль возводит к Лотце и свое понятие «коллективное представление»). Объединение каких-то «положенных» введенных в действие содержаний, продолжает Лотце, сопряжено с исключением (Ausschlieβung) других содержаний (утверждение – с отрицанием.) «Ибо то, что, собственно, имеется в виду вместе с этим единством положенного содержания, мы его ясно (einleuchtend) интерпретируем только благодаря тому, что подчеркиваем его отличие от других содержаний, и не только говорим: оно есть то, что оно есть, но и утверждаем, что оно не то, чем являются другие. То самое утверждение и это отрицание – одна неразделимая мысль, и они в неразделимой связи сопровождают каждое содержание наших представлений, причем также и тогда, когда мы не прослеживаем с ясно выраженным вниманием это молчаливо отрицаемое Другое» (Ibidem. S. 26). Здесь перед нами скорее сплавленная с главной мыслью мысль побочная (Nebengedanke). Но все это, уместно замечает Лотце, касается только «логического схватывания» (Fassung). И приводит такой убедительный пример. Мы употребляем слово «красное». И неправильно было бы утверждать, что при этом мы непосредственно должны держать в представлении все другие цвета (и содержания) (Ibidem. S. 26). Значит, заключает Лотце, утверждающее полагание какого-либо содержания (на основе объединения впечатлений в представление) фундаментальнее, ибо оно попутно делает возможным «отрицающее различение».
Эти и подобные размышления должны, по мысли Лотце, привести нас к логической проблеме понятия. «Совсем чистый логик» (более «чистый», чем претендующий на это Лотце) сказал бы, что весь подобный материал по крайней мере нерелевантен логике, а то и вредит ей, ибо ведет к психологизации логического. Но Лотце (как впоследствии ранний Гуссерль) мыслит и действует иначе. Если говорить коротко, то он стремится выявить характер, специфику того «первого всеобщего» (erste Allgemeine – Ibidem. S. 29), которое возникает в самом сознании и является предпосылкой, даже толчком к формированию (в разных областях жизнедеятельности, познания) следующей ступени всеобщего (его можно назвать всеобщностью второй ступени) – а затем и наиболее «чистой» из всеобщностей (всеобщность третьей ступени – это мой термин), которую относят именно к сфере логики.
Логики вполне могут заниматься только третьей ступенью всеобщего (выстраивая логическое понятие о понятиях вообще), и чаще всего делают именно это. Пример Лотце показывает, что исследователи синтезирующего стиля могут также обращать внимание на все три ступени, пусть и переходя затем – уже как «чистые логики» – преимущественно к третьей ступени. И у Лотце последующие разделы “Логики” – это учение о понятиях, суждениях, умозаключениях (хотя и там он постоянно возвращается к теме «деятельности»). Единственное, как я полагаю, чего не должны делать логики, так это запрещать другим логикам многоступенчатый анализ всеобщего, подобный исследованиям Лотце или раннего Гуссерля.
У Гуссерля в ФА в центре внимания – вторая ступень всеобщности (в моей терминологии), а именно всеобщие понятия математики. Но его – как и Лотце – в ФА интересует путь к этой всеобщности из сферы представлений. Наряду с чем всё время присутствует и вторгается в анализ логическая всеобщность.
Немаловажное значение имеет также и то, как Лотце строит свою «Логику» в качестве целостного произведения и как она вписана в его «Систему философии». Первая книга «Логики», о которой мы только что говорили, называется «О мышлении», вторая – «Об исследовании», третья – «О познавании» (Vom Erkennen). В систему же философии кроме «Логики» (в трех книгах) входит, у Лотце, «Метафизика» (в двух книгах). Включение в систему наук, интересующих Лотце и других его современников, и метафизики, и широко понимаемой логики – шаг, более или менее традиционный для великих философских систем XIX века. Правда, на универсальный, энциклопедический охват системой всех главных дисциплин философии – в духе системы Гегеля – Лотце уже не претендует. (Однако одна из его работ называется «Основные черты логики и энциклопедия философии» – Grundzüge der Logik und Encyclopädie der Philosophie, 1883.) И все же надо отметить, что
