их отказаться от отъезда. Тем трогательнее было их присутствие – свое отношение ко мне и к комитету они, в трудную минуту, засвидетельствовали без забрала.
В буфете я нашел одну забытую бутылку шампанского. Разлив вино в стаканы, я поднял свой:
– За Россию, господа…
На вокзал мы дошли пешком. В последний раз я взглянул на город, где был ребенком, куда вернулся эмигрантом. Я знал, что прощаюсь с ним навсегда. Со мной был вещевой мешок – единственное достояние – ив нем трехцветный флаг, некогда сшитый и освященный по почину В.И. Семенова для Российского Комитета в Польше и еще недавно стоявший на древке под иконами в зале особняка на аллее Роз – тот флаг, которому я, в меру сил и разумения, служил в Варшаве. От этой службы я был освобожден эвакуацией русских варшавян. Прежняя жизнь оборвалась. Предстояла новая, полная тревоги и опасности. Скорый поезд в Берлин был ее началом.
На заре нашего столетия Могилев был небольшим губернским городом, в котором русская имперская стихия мирно уживалась со следами польского влияния и многочисленным еврейским населением. С крутого, правого берега реки раскрывалась широкая картина низкого левобережного предместья окаймляющих его полей и – вдали – темной полосы белорусского леса.
Город был древним. Археологи обнаружили в окрестностях следы первобытных поселений, существовавших задолго до Новгородской и Киевской Руси, но сохранившиеся памятники городского зодчества были не старше семнадцатого, а то и восемнадцатого века.
Над обрывом, спускавшимся к Днепру, стоял просторный особняк – губернаторский дом. В 1812 году в нем побывал завоеватель, французский маршал Даву. Наискосок, на той же площади, возвышалась сооруженная в 1678 году белая башня ратуши, а на двух расходившихся от нее под острым углом главных улицах – Большой Садовой и Днепровском проспекте – украшали город пленившие Блока белые храмы: основанный в 1620 году Богоявленский Братский монастырь и окруженная глухой стеной архиерейского двора построенная в 1795 году погребенным в ней позже епископом Георгием Конисским семинарская Преображенская церковь.
Белым был и заложенный в 1780 году императрицей Екатериной Второй и австрийским императором Иосифом в память их могилевской встречи небольшой собор – приноровленное к нуждам православного богослужения подражание античным образцам, – но ратуша и остальные церкви, только восьмиконечными крестами отличавшиеся от католических костелов, напоминали, что здесь некогда господствовала не Москва, а Польша.
Учеником первого класса Могилевской гимназии был в 1912 году мой сверстник, которого я – по некоторым соображениям – назову не подлинным именем, а Сашей Александровым. По отцу он был русским, но по матери – внуком швейцарского педагога, составителя распространенного тогда в России учебника французского языка. Навсегда обосновавшись в Могилеве, этот иностранец полностью не обрусел, но дочерей выдал за местных помещиков – русского и поляка.
Классом я был старше Саши, и близкими друзьями мы в ту пору не были. В январе 1920 года мы случайно встретились в Одессе, накануне ее оставления Добровольческой армией. Он был вольноопределяющимся в отряде генерала Н.Э. Бредова, участвовал в его трудном зимнем походе от Черного моря до верховьев Днестра и был – как все бредовцы – интернирован в Польше и остался там политическим эмигрантом. Я же – как многие другие участники борьбы с поработившим Россию коммунизмом – был брошен 24 января 1920 года в Одесском порту на произвол судьбы ответственным за эвакуацию, но позаботившимся только о себе генералом Н.Н. Шиллингом. Незнакомая еврейская семья спасла меня и сослуживца, прапорщика Кравченко, от верной гибели в занятом большевиками городе, но лишь в сентябре следующего года мне удалось перейти на Волыни границу, отделившую Польшу от России, и стать в Варшаве эмигрантом. Испытанная опасность и могилевские воспоминания превратили неожиданную встречу с Сашей в начало прочной дружбы.
Весной 1923 года я по неопытности и неосторожному доверию к дореволюционным чинам и званиям был вовлечен в тайное Монархическое Объединение России, утверждавшее, что оно возглавлено в Москве генералом А.М. Зайончковским, но оказавшееся чекистской провокацией, так называемой «легендой». Эту печальную страницу моей жизни я рассказал в книге «Трест», напечатанной издательством «Заря».
Резидентом М.О.Р. и одновременно представителем созданной генералом А.П. Кутеповым боевой организации непримиримых и активных противников коммунистической диктатуры был в Варшаве Ю.А. Артамонов. Он выезжал на советскую границу каждый раз, когда предстоял ее переход кутеповцами или участниками М.О.Р., но частые отлучки могли обратить на него нежелательное внимание. Поэтому обслуживание пограничных «окон» нужно было поручить кому-либо другому. Зная стремление Саши приобщиться к борьбе, я предложил ему эту опасную обязанность.
23 декабря 1925 года он перевел из Польши в Россию бывшего члена Государственной Думы В.В. Шульгина, описавшего в книге, озаглавленной «Три столицы», свою якобы тайную, но в действительности состоявшуюся с ведома М.О.Р., то есть чекистов, поездку в Киев, Москву и Петроград. Сашу Александрова, который встретил его на польской границе, он, конечно, забыть не мог.
По замыслу Москвы, безопасность связанных с М.О.Р. эмигрантов должна была быть – до поры до времени – полной, но даже О.Г.П.у. не могло все предусмотреть. Несколько лет советчины наложили на Россию отпечаток, отличавший ее от прошлого и легко становившийся ловушкой для тех, кто сталкивался с ним впервые, после Белграда, Парижа или Праги. Одновременно подсоветское население научилось отличать заграничное от местного. Саша убедился в этом в Минске, где переночевал у молодого «тайного монархиста», бывшего в действительности – как теперь известно – чекистом Е.И. Криницким.
По варшавской привычке Саша утром захотел побриться. Он знал, что это можно сделать легко – в те годы расцвета «новой экономической политики» в столице советской Белоруссии еще существовали частные парикмахерские. Саша зашел в ближайшую. Пожилой хозяин усадил его в кресло, намылил щеки и вдруг, как бы невзначай, спросил:
– А вы давно из Польши?
Эмигранта, накануне тайно перешедшего границу, вопрос ошеломил. Стараясь не выдать волнения и не показаться удивленным, он ответил:
– Из Польши?.. Нет, я вчера приехал из Москвы…
Парикмахер промолчал и больше не сказал ни слова, но, расплачиваясь, Саша не выдержал и сам заговорил:
– Почему вам показалось, что я из Польши?
Владелец парикмахерской ответил не сразу, а затем, взглянув на незнакомого клиента, сказал медленно и веско:
– У нас так не стригут…
В апреле 1927 года нас постигла непоправимая беда. Люди, которым мы слепо верили, – бывший генерал Н.М. Потапов и бывший действительный статский советник А.А. Якушев – оказались советскими агентами, если не прямо чекистами. Их «легенда» – Монархическое Объединение России – перестала существовать, а Кутеповской организации был нанесен жестокий
