— Еще раз большое спасибо, — сказал я хозяину чудо-бани и тут же протянул ему взятый у Вадима дипломат. Мы сели в машину и уехали.
— Чего ты набил туда? — спросил я Вадима в машине.
— Дипломат тяжелый.
— Чего-чего, бумаги машинописной. Черт, дипломата жалко, уж больно хороший. У меня всего три таких осталось.
— Ничего, мы закупим еще одну партию, — сказал я.
Михал Михалыч, врубившись в наш разговор, закричал:
— Мы опять их надули, нас не возьмешь! В гостинице, в номере, где Вадима поджидала его бригада, мы провели совещание.
— Сегодня могут полезть, — сказал Вадим. — Сегодня они разгоряченные. Не часто их так наматывают.
— Не полезут, — уверенно сказал напарник Вадима, Олег — они нас видели, представляют, что будет. Да мы и не на улице, а в гостинице.
— Нет, ребятки, все-таки я позвоню в милицию, — принял я решение.
— Только ничего о дипломате, да и обо всей истории, — попросил Вадим.
0, боже, они тоже обнаглели. Нашли простачка, кого учат! Но я смолчал, а через мгновение продолжил:
— Я скажу, что раздалось несколько звонков, требуют деньги, угрожают. Пускай охраняют. Какая им разница где — здесь или на стадионе. Я все оплачу.
Через час в первой комнате люкса был уже милиционер. При всей амуниции, с наганом на боку.
Назавтра, как и положено, за два часа до концерта, при-. шли смущенные кооператоры, спросили, выдавая очередную партию денег:
— Как здоровьице после баньки?
— Отлично, Василий, — сказал я, — очень хочется петь… Так что за все спасибо!
И вот снова. Легкое, можно сказать, товарищеское предупреждение, а что последует за ним?
— Применяем старый прием, — сказал я Вадиму, — ты ходишь везде с дипломатом, тем самым, в который они деньги чуть ли не собственной рукой закладывали, а второй, настоящий, сам знаешь где…
— Все ясно. Пускай охотятся.
Вадим все время был рядом — в ресторане, когда мы поминали шофера, на концертах. Мы расставались только тогда, когда я уходил на сцену.
Все были предупреждены строго-настрого: в гримерную не входить. Здесь Вадим и я. Какие-то парни в кожаных куртках крутились рядом — возле площадки, в проходах стадиона, в гостинице. Я не стал никуда звонить. Тем более, что предстояла последняя ночь в этом городе. Назавтра — переезд.
— Сегодня придут, вот увидишь, — сказал мне Вадим. Поздно ночью в дверь его комнаты постучали.
— Кого вам? — спросил сонным голосом Вадим.
— Вы из «Супера»? — спросил тонкий девичий голосок.
— Да, а что вы хотели?
— Автограф взять. Вы завтра уезжаете… На концерте я не успела… Мы спортсменки, живем в вашей гостинице.
— Одну секундочку, я оденусь, — ответил Вадим. Он открыл дверь и отошел в сторону. В комнату влетели трое. Дуло пистолета уперлось в грудь Вадиму.
— Дипломат, быстро! — скомандовал один из грабителей.
— Да вы что, ребята, какой дипломат?!
— Не гони картину, иначе!..
— Ну ладно, только вы пожалеете, вы не знаете Распутина…
— Дипломат!
Вадим залез под кровать и протянул дипломат:
— Пожалуйста, только вы об этом пожалеете, парни…
— Открой его, — зашипел человек с пистолетом.
— Шифр знает только Распутин.
Если бы эти идиоты открыли его, то увидели бы старательно подготовленные «куклы».
— Ладно…
Один из троих вырвал телефонный провод и забрал аппарат с собой. Они забрали ключ и заперли Вадима снаружи. Наши были в соседней комнате. Вадим постучал им, те сбегали к дежурной за ключом, и через несколько минут все трое охранников весело хохотали в люксе у дипломата с деньгами. Утром я сказал им:
— Всем премии.
Они радостно хмыкнули.
— И в первую очередь мне, — сказал я. — Операцию кто разрабатывал?
— Это было не самое главное, — сказал Вадим и поплотнее прижал к себе дипломат. — А вот стоять под дулом… Мы сели в автобус и покатили дальше.
Он начал обзор как всегда вяло, будто только проснулся, а затем все больше и больше распалялся, ему, Сашке Шаблинскому по кличке Шабля, нравилось слушать себя, он всегда находил, собеседника везде, где бы ни находился — на улице, в метро, не говоря уже о конторе. Сашка может трепаться сколько угодно, у него решены все проблемы в жизни, он недавно приехал после пяти лет собкорства в ФРГ. Рассказывали, что Сашка так уморил своей болтовней одного крупного генерала бундесвера, что тот в полном беспамятстве пошел Сашке навстречу, определил его на месячный срок службы в бундесвер. Шабля потом завалил газету подвальными материалами, которые, кстати, довольно сносно читались, потом он собрал все в единую книжку. Сашка, конечно, малый головастый, но ФРГ ему не видать бы как своих ушей, туда ведь все больше посылали ребят с погонами, но его папочка был в то время помощником одного крупного работника, теперь уже бывшей личности, о которой редко кто вспоминает. Папенька сам едва не ушел за боссом, но как-то зацепился и теперь разбирает жалобы трудящихся в общем отделе ЦК, но связи у него остались, и теперь Сашка подбирает другую, более солидную контору, чтобы укатить куда-нибудь, а лучше всего к все тем же бундесам. Говорят, что папа старается вовсю и его уже ждет какое-то теплое место.
Сашка входил в раж, его длинные волосы мотались из стороны в сторону, глаза приобретали странный блеск, он явно чувствует себя сейчас на площади, полной народу, а перед ним всего-навсего кучка мастеров нашей конторы, слушают, правда, внимательно до тех пор, пока Сашка не заканчивает обзор, касающийся его собственного отдела.
Вот Сашка прошелся по сельскому отделу, сказал, что он застыл, не замечает нового в деревне, коснулся отдела экономики, там тоже мрак, одни ученые рассуждения и полное отсутствие практики, и дошел наконец до нас, до отдела культуры, начал старую песню, что нас занимает пропаганда самого что ни на есть кича, пацанве это нравится, но когда-то мы могли вкусненько подавать настоящее, нетленку в живописи, литературе, когда-то мы целенаправленно учили молодых — как писать, устраивали на полосах литразборы, влезали в драки с толстыми журналами, а теперь этого нет, погоня за чтивом затмила нам всем глаза. При этом он боданул неожиданно мой материал о двадцатилетии популярной группы, сказал, что такие замшелые деды нашим читателям не нужны, боданул, да и ладно, если бы не отпустил одной шпильки в мой личный адрес:
— Но я понимаю, коллеги, что Чикин не мог не написать о своих старых друзьях, которым он помогал в пору молодости пробиваться, и с которыми у него свои старые дела…
