музейные экспликации и таблички, которые, как мне кажется, становятся тем более длинными, чем более современным становится выставляемое искусство.
* * *
Один из старейших в России журналов загибался.
Пачки этих журналов в моем детстве в обязательном порядке валялись на дачах всех друзей и знакомых. Потрепанные номера постоянно встречались мне во время юношеского расширения географии – на геологических базах, в поселковых «заежках» и таежных избушках. Они идеально подходили для того, чтобы завалиться на койку, пробежать глазами полстраницы и мечтательно уставиться в потолок. Лежишь себе, например, посреди разноцветной сибирской осени и читаешь про охоту на крокодилов в Африке или жизнь индейцев в амазонских лесах. А потом обсуждаешь это со своими случайными соседями или попутчиками.
Но теперь цифра стремительно разъедала издательство, и прежде всего от него отваливались приложения и сопутствующие издания.
На волоске висела судьба и нашего отдела бумажных путеводителей.
Издательство занимало отдельный особнячок с маленькой озелененной территорией, огороженной забором. Между липами были высажены молодые елочки, стояли лавки и беседка, возле которой отмечали корпоративные праздники. Дворник Женя из Молдавии с удивительной тщательностью выметал дорожки, а в зиму воздвигал вдоль них ровные, отбитые почти по струнке сугробы. Наши женщины наперебой хвалили его за аккуратность и трудолюбие, с похожей пристрастностью охотники хвалятся своими хорошо работающими по какой-нибудь дичи собаками.
Мне часто хотелось на перекуре попросить у Жени лопату и с азартом покидать снег, но, конечно, это выглядело бы слишком вызывающе – развлекуха не по чину; такое, наверное, мог бы позволить себе только главный редактор, и я, докурив, покорно возвращался за свой стол, к своему компьютеру.
Если редакции «толстых» литературных журналов еще оставались редакциями, где можно было почувствовать некое подобие семейной, творческой атмосферы, то здесь был именно офис, здесь была отчужденная офисная работа.
За несколько месяцев до закрытия отдела к нам пришли две Маши, до этого они работали в крупном книжном издательстве в подразделении, выпускающем книги рыболовной и охотничьей тематики. Одна – побойчее, ее поставили начальником нашего отдела, другая держалась незаметно, сливалась с фоном, как выпь в тростнике.
Изредка эта вторая Маша, кутаясь в шаль, не глядя ни на кого прямо, вдруг начинала тихим голосом вспоминать свои редакторские будни на прошлой работе.
– Такие попадались интересные слова! Вот, например, – «мормышка». Представляете? Мормышка! Что-то такое уютное и ужасно смешное. Я даже сначала не поверила, что действительно есть такое слово – мормышка. Потом разобралась, какой-то там опять крючок очередной, типа блесны. Или восклицание «Чу!». Оно часто у охотников в рассказах встречается. Мне казалось, что этого сто лет уже не существует, а вот – у них почти обязательное…
У этой Маши даже румянец на щеках появлялся, когда она отваживалась говорить. Она, постоянно поправляя очки, возбуждалась от своей храбрости, но потом вдруг спохватывалась и замолкала.
Лена-большая, занимавшая стол позади меня, часто сопела и легко возмущалась по любому поводу; если бы она перестала возмущаться, нарушился бы уютный порядок жизни в отделе. Вика, верстальщица, всегда сидела с умной, чуть ленивой улыбкой, Аркадий каждый день ходил по комнате и громко рассказывал, что его поразило в каких-нибудь поездках, Андрей дергал себя за брови и невпопад смеялся непонятно чему – каждый делал то, к чему был склонен. А я почти каждый день стыдился. Кто-то же в нашем коллективе должен был взять на себя эту роль.
Стыдился, что хожу к психотерапевту. Что слишком много пил, что теперь бросил и не пью. Что работаю редактором, а не главным редактором. Часто было непереносимо просто обнаруживать себя сидящим за столом в этом офисе. Я тогда с удивлением смотрел на окружающих и поражался их бесстыдству, даже завидовал им – как спокойно и с улыбкой могут они глядеть мне в глаза, когда я вижу, чем мы все тут занимаемся. Конечно, я стыдился и за них тоже, хотя об этом меня никто не просил, просто я легко подсаживаюсь на стыд. Хотя, если подумать, чему тут за них и за себя было стыдиться? Мы все жили как могли в понятном и общем для всех живых организмов стремлении переработать как можно больше того, что нас окружает, извлечь что-то полезное для себя из окружающей среды, потребить и накормить потомство.
Мы в нашем отделе перерабатывали пространство. Точили его, как жуки-древоточцы, превращали в труху, мы ферментировали пространство словно бактерии, производили то, что можно скармливать другим бактериям – туристам, которые в свою очередь приносят человечеству деньги.
Люди, любящие писать, писали для нас о Болгарии и Соловках, Париже и Киеве, а потом присылали в редакцию свои тексты. Эти люди по старинке именовались авторами. Практически все они пытались писать очень весело и необычно. И я целыми днями старательно убирал веселье и необычность, уничтожал в текстах восторженные вспышки регионального патриотизма и ироничные приступы столичного пренебрежения, избавлялся, в общем-то, от всего, что двигало авторами, и оставлял сухую информацию, которую тщательно проверял в Гугле.
Затем заказывал бильд-редактору фотографии и тоже их проверял, поскольку на картинке могло оказаться совсем не то здание, какое описывалось в тексте. Я по многу раз перетаскивал желтого человечка на нужное место карты и путешествовал по разноязыким улицам в сервисе Google Street View, сличая фасады и номера домов, облики храмов. Это были странные странствия по улицам, где у прохожих размыты лица, а у машин – номерные знаки.
Прекрасные города, ландшафты, церкви и древние памятники далеких стран, – все это, сто раз уже изжеванное в прежних путеводителях, заново пропускалось через мясорубку авторской необычности и шутливости, фильтровалось, переписывалось мной иногда заново и проверялось. Разбивалось на маршруты, маркировалось, дополнялось фирменными фишками, отличавшими именно наши путеводители. Пространство делалось легко усвояемым, а мы получали свою зарплату. Большинство туристов не может самостоятельно потреблять и усваивать пространство, как человек не может усваивать пищу без помощи бактерий.
Ну ладно, я увлекся и погорячился ради красного словца и оригинальности, как и упомянутые мной авторы. На самом деле, конечно, туристы и сами могут потреблять и усваивать пространство. Только это получится долго и невыгодно. Дикие птицы кормятся сами и тоже как-то дорастают до нужного размера и веса. Но выгоднее и быстрее выращивать бройлеров.
Поэтому мы выкраивали из ландшафта и выбрасывали поля и излучины рек, леса и болота, овраги и вырубки, пустыри и дачные поселки, спальные районы, обочины проселочных дорог, самодельные мостики через зарастающие ручьи, одинокие березы и сельские кладбища, заброшенные узкоколейки, заросли донника или крапивы, забытые полустанки и бобровые запруды на маленьких реках.
