Приехала на побывку в Москву Леночка, подурневшая, потухшая. Её пышное прежде тело съёжилось до японских размеров, потерялось в вялых складках серенького крапчатого платьица, золотистые волосы поблекли. Должно быть, на неё больше не оглядывались на улицах японские мужчины. Да и собственный муж внимания не обращал. Одичавшая от одиночества Леночка жила без мужа, без друзей. Её весёлый щебет сменился говором тихим, тусклым.
— Вы так громко разговариваете! — Леночка заслонялась рукой как от яркого света.
И по телефону отвечала японским "моши-моши", слегка красуясь. Ей нравилось ощущать себя богатой иностранкой в Москве, когда-то морившей её бесправием и нищетой. Муж Леночкины путешествия не одобрял. Перед отъездом он прекратил давать ей деньги на хозяйство, коль скоро у неё водятся суммы, достаточные для дорогих прогулок.
— Но я сама зарабатываю уроками! — негодовала Леночка, — А муж каждый год приезжает в отпуск в Москву, а меня с собой не берёт. Он не держит слово! Когда женился, обещал, что будет отпускать меня на родину! А теперь не хочет сам себя обслуживать в моё отсутствие — готовить завтрак, кормить животных, выносить мусор… Вот муж соседки выносит мусор, а мой никогда! — Леночка жаловалась мелочно, тоскливо. Но, в общем, находила свою жизнь сносной. — Не стоит меня жалеть. В конце концов, Япония — это мой выбор. В России меня никто не ждёт. И кому тут нужны уроки русского и кулинарии? В Москве мне работу не найти. А вернуться к себе в провинцию я не могу — там на меня все пальцем показывать будут — по заграницам покаталась, да ни с чем вернулась! Мне некуда возвращаться, в России кризис.
Так русский кризис достал дом японца Кеничи, лишил его детей.
— Я живу даже лучше, чем японки, — хвасталась Леночка, — они начинают путешествовать только после смерти мужа, когда получают наследство или страховку. Правда, они успевают поездить. Мужчины здесь живут недолго, они слишком много работают. И много пьют. Мой муж каждый день выпивает. И растолстел он страшно! — Сочувствия в Леночкином голосе не звучало.
О своём здоровье Леночка заботилась истово, исступлённо, в надежде когда-нибудь родить ребёнка, может, не от мужа.
— Нет, нет, мяса я не ем! — отказалась она от угощения. — По телевизору говорили про коровье бешенство…
Коровы болели в Англии, но Леночка на всякий случай не ела и русскую говядину, и курятину, и свинину, перестраховываясь многократно, как японка. От предложения встретиться ещё раз Леночка испуганно отказалась.
— Вы так критикуете Японию… А мой муж часто бывает в Москве. До него могут дойти Ваши высказывания. Он может заподозрить меня, что я Вам даю такую информацию. — И поинтересовалась опасливо: — А Вы не боитесь, что японцы узнают о Ваших словах и никогда больше Вас к себе не пригласят?
— Японцы не продлили мне контракт, — жаловался прилетевший ненадолго Виталий. — А вернуться в Россию мы не можем — дети совсем забыли свой язык, даже дома между собой говорят по-японски.
Виталий уезжал в Канаду, хотя работы для него там не было. Он не огорчался — на канадское пособие по безработице можно было жить. Позвонила из Питера Галя, поделилась горем:
— Японцы пообещали оставить мужа, да вдруг ему отказали — вместо него пригласили доктора из США. Мы билеты в Россию купили, квартиру сдали. А за две недели до отъезда сэнсэй говорит: "Американец приехать отказался, продолжай работать!" Мы билеты сдали, нашли частное жильё. Заплатили огромный взнос при вселении. И не жалели, рады были, что остаёмся. Но через несколько дней сэнсэй опять передумал, взял вместо моего мужа китайца. Японцы постоянно меняют решения! — Но на японцев Галя не сердилась. — Там нам деньги платили. А здесь на что мы будем жить? Господи, если бы мужа опять пригласили в Японию, я бы на крыльях полетела!
Но лететь на крыльях в Японию готовы были не все.
— Почему Вы не можете найти студентов для меня? — изумлялся в своём письме Тагами. — Не может быть, чтобы в России не нашлось людей, желающих работать в Японии!
Он прислал договор о сотрудничестве между институтами: её — русским и его — японским. Японцы почему-то называли эти отношения сестринскими. Тагами зачем-то прислал ей четыре экземпляра, вложенные в толстые папки и четыре конверта с фотографиями начальства японского университета, запечатлённого в момент подписания договора. Посылка приехала в огромном ящике.
— Благодаря этому документу Вы наконец-то сможете посылать в Японию русских студентов, — Тагами писал так, словно она давно ждала этого момента. — Но студенты должны быть хорошие, из тех, что входят в пять процентов самых лучших!
Тагами плохо понимал ситуацию — отобрать пять процентов из пяти последних студентов, задержавшихся в институте, было невозможно. И никто из них ехать в Японию не пожелал — молодые прежде всего интересовались зарплатой, а платить Тагами обещал скудно. В конце концов она нашла трёх добровольцев в соседних институтах.
— Платить стипендию студентам я буду один год, — делился своими планами Тагами, — но если они станут экономить, то смогут прожить на скопленные в Японии деньги не один год, а два, ведь одинокому молодому человеку немного нужно. В этом случае у них будет больше времени на то, чтобы работать в моей лаборатории.
Она не рассказала студентам о планах сэнсэя, иначе они отказались бы поехать вовсе.
Через три месяца после отъезда ребят она получила возмущённое письмо Тагами — один из них собирался вернуться домой — ему не понравилась работа и отказ сэнсэя пригласить его молодую, недавно обвенчанную жену.
— Какая жена! — негодовал Тагами. — Студент не может быть женат! В Японии женятся, когда кончают курс!
А в России, когда влюбляются. Но объяснить это сэнсэю ей не удалось. Приглашать жену он не собирался.
— Стипендия студентов рассчитана так, чтобы обеспечить жизнь только одного человека, а если жена хочет приехать, она должна найти в России средства для жизни в Японии и документально это подтвердить.
Парень улетел домой. А разъярённый Тагами сообщил ей о новых проблемах: двое оставшихся, брат и сестра, хотели жить вместе экономии ради.
— Они должны жить там, где я их поселил! — бушевал Тагами. — На разных концах города! Я отвечаю за девушку! — И Бог знает, что он имел в виду.
Студенты жаловались ей, что на шестьсот долларов стипендии, половина из которых уходила на квартплату, жить невозможно. И что вместо доплат, которые обещал им Тагами, он снабжает их наставлениями:
— Надо жить экономнее, а не поднимать шум, что вам мало платят!
