про Майка. Майк был моим братом. Он умер от болезни моторных нейронов и оставил мне список своих предсмертных желаний, которые я должен был выполнить от его имени. Я до последнего понятия не имел, что там, но, если я скажу, что свергнуться в каньон оказалось еще не самым трудным из того, что он заставил меня сделать, ты поймешь, что его обычно вдохновляло.
– Просто кричи «Майк!» на бегу, – посоветовал другой голос.
Я все понял. В этот момент леденящий страх отступает, и я чувствую Майка. Будь он здесь, дал бы мне сейчас по шее. Я уже использовал все свои показные уловки по дороге сюда, куражась, ерничая, – делая все что угодно, только бы не думать о том, что мне предстоит. Будь Майк здесь, он наблюдал бы, как я страдаю ерундой, шатаясь от страха, и потом припоминал бы мне это всю оставшуюся жизнь. А будь он на моем месте… Ну уж нет, он не был бы на моем месте. Он всегда был на другой стороне. Он не колебался бы ни секунды. Наверняка сбросился бы в пропасть спиной вперед, показывая мне средний палец и хохоча. А если бы нам удалось забраться сюда, когда он уже был болен, он, скорее всего, придумал бы способ сделать это на инвалидном кресле. Будь он здесь сейчас, я и сам уже давно сделал бы это. Все что угодно, только бы не дать ему повод для бесконечных насмешек.
Я чувствую его имя в горле. Я это сделаю. Я должен это сделать прямо сейчас. Разрази меня гром, я не могу выкрикнуть его имя, а потом струсить. Был бы он здесь! Сила притяжения, возникшая от всех эмоций этого путешествия, тянет мои ноги вниз, кричит мне, чтобы я спасался, выживал как мог, держал все под контролем. Но Майк хотел не этого. Он хотел, чтобы я смирился с отсутствием контроля и по-настоящему жил. Я бросаю вызов своему внутреннему леммингу, открываю рот, звук «м» из его имени уже сформировался, и я бегу.
– Маааааааайк! – кричу я во все горло. Не уверен, что «к» прозвучал. Я слишком занят, болтаясь на веревке, как тряпичная кукла. Потом меня резко перехватывает вторая канатная дорога. В ярком солнечном свете я скольжу через каньон и хохочу. Потрясающе.
Когда я был маленьким, у нас были ослики. Кого у нас только не было! Мама и папа обожали животных и спасли этих осликов из плохих условий. Еще были куры, овцы, поросята и чрезвычайно злой и неуравновешенный серый гусь, которого мы назвали Дымчатый Джо.
«Мам, сделай, чтоб он шел побыстрее! Сделай, чтоб он шел побыстрее!» – задорно выкрикивал я маме. Наконец ей надоело это слушать, и она чуть хлестнула по задней части той зверюги, на которую я был навьючен. Осел рванул вперед, как почуявшая след борзая, а я с воплями вцепился в него, не желая расставаться с жизнью. Раз – и он внезапно остановился, взбороздив землю передними копытами. Как вкопанный. Он-то остановился, а я нет! Я вместо этого совершил не слишком грациозный кульбит через его голову и свалился в кучу земли.
«Не глупи, Ройд», – услышал я голос в своей голове, когда оправился от шока. – «Не проси о том, с чем не справишься. Покой – это безопасность».
Майк был моложе меня на пять лет, но к тому времени, когда ему исполнилось восемь, это уже не имело значения. Он стойко переносил обычные тяготы младшего брата, донашивая всю мою одежду. Ему досталась моя первая школьная форма и заплатанные старые джинсы, которые на меня больше не налезали. Мой первый велосипед стал его первым велосипедом.
Задолго до того, как мама и папа развелись, мы росли в маленькой усадьбе в окрестностях Хэлкайна, деревушки, затерявшейся где-то в дебрях Северного Уэльса. В деревне мало что было: только паб, магазин и разбросанные тут и там дома. Когда папа не был занят управлением своей типографией, он принимал активное участие в работе местного комитета. А мама, которая до появления на свет Майка работала медсестрой, долгое время была связана с комиссией по наркотическим средствам и боролась с несправедливостью вместе с организациями вроде «Международной Амнистии», водила дружбу со многими местными, которые – все как один – занимались лошадьми. Оба они были активно вовлечены в деревенскую общественную жизнь и, бывало, устраивали благотворительные сборы в «большом сарае», как мы называли одну из наших хозяйственных построек, организуя дискотеки и вечеринки у костра, на которые приходили жители деревни.
Мэнди, наша сестра, на полтора года старше меня, по возрасту была ближе ко мне, чем к Майку. В детстве, пока Майк был слишком мал, мы с ней играли вместе и организовали собственный клуб, состоящий из нас и наших близких друзей. Собрания клуба проходили на чердаке над свинарником. Но Мэнди, как это бывает с девочками, выросла быстрее меня, и стала подростком, когда я еще долго оставался несносным сорванцом. Наши с ней приключения и поиски сокровищ продлились не так долго, как мне бы хотелось.
В мои тринадцать в местном развлекательном центре давали концерт «Адам и Муравьи». [1] Я, как и Мэнди, был их большим поклонником. Отец ее подруги работал директором этого развлекательного центра, так что она была приглашена на концерт и даже за кулисы.
– Вот здорово! Скорей бы туда попасть, – обрадовался я, когда услышал эту новость.
– Нет, тебе туда нельзя, – заявила Мэнди. – Ты еще слишком маленький.
Это меня убило. Это было нечестно. Но еще обидней мне стало после мероприятия, когда она сказала мне, что, на самом деле, я мог бы и пойти, потому что там была организована игровая зона в стороне от сцены для маленьких детей. Правда она отчасти искупила свою вину, заставив мистера Анта [2] подписать для меня ее программку.
Так что, ясное дело, к тому времени мы уже не так многое делали вместе. Она продолжала в том же духе и занималась всем тем, чем занимаются девочки-подростки: кончила школу, поступила в колледж искусств и все тому подобное взрослое. Меня очень возмущало, что она старше, более своенравна и делает то, чего мне еще нельзя. Не то чтобы мы отдалились друг от друга – просто она больше не была ребенком. Но, на мое счастье, к этому времени Майк как раз подрос достаточно, чтобы увлечься всеми теми вещами, которые обожают мальчишки.
* * *
Во взрослом возрасте я стал очень ценить
