сельскую жизнь. Мой дом в Уэльсе – это мое святилище и, думаю, пока я буду выполнять безрассудные задания из списка предсмертных желаний, вы не раз застанете меня глубоко сожалеющим, что я не нахожусь сейчас там, в своем саду, с чашечкой чая. Как ни странно, я не пожелал бы для своего сына, Стори, лучшего, чем расти в таком спокойном и уединенном месте, где рос я. Но, будучи ребенком, и особенно в раннем подростковом возрасте, я очень переживал из-за того, что мы живем в такой глуши. Чувствовал себя в западне. Если я хотел попасть куда-то, например, в гости к друзьям, мне приходилось ждать, пока меня отвезут родители, а это случалось не так часто, как мне хотелось.
Я несколько раз ночевал у своего лучшего друга того времени, Ричарда, который жил в городе, недалеко от нас, если ехать на машине. Он жил на настоящей улице, на которой играли до девяти вечера настоящие дети. И мы с ним смотрели телевизор. Такая роскошь! Дома нам не разрешали много смотреть телевизор. По понедельникам я приходил в школу, слушал, как все обсуждают Tiswas [3], Кенни Эверетта [4] или еще что-то, что они смотрели на выходных, и не имел ни малейшего представления, о чем они болтают. Дом для нас был местом, где кормят животных и занимаются хозяйством. Нет, только не подумайте, что я не ценю своего детства! Ценю, и еще как, теперь уж точно. Я просто пытаюсь объяснить, насколько изолированно мы жили. По печальному стечению обстоятельств в детстве у нас не было друзей из деревни, к тому же верующая мама, получившая в свое время религиозное воспитание, отдала нас в католическую школу в другом городе, даже не очень близко от нас, и никто, кто жил неподалеку, не ходил туда. Я эту школу ненавидел.
Сказать по правде, в начальных классах было еще неплохо. Но в старшей школе стало много хуже. Я пошел туда с моим лучшим другом, но по прихоти жестокого рока мы оказались в разных классах. Я застрял на класс младше, само собой, в окружении самых отпетых хулиганов и пошел по пути наименьшего сопротивления (до сих пор моя любимая жизненная стратегия), а это вовсе не был путь академических достижений. Так что я не стал выделяться и примкнул к числу вечных нарушителей спокойствия. Сейчас мой рост составляет больше шести футов, но я поздно вытянулся, а в детстве был сущим заморышем и до девятнадцати лет не дотягивал даже до жалких пяти футов. Учитывая, что в школе я учился только до пятнадцати, там я так до конца и оставался слабаком, каких поискать.
Школьный путь Майка мало чем отличался от моего. Он пошел в ту же начальную школу (в школьной форме с моего плеча) и провел целый год в той же старшей школе, что и я (и на удивление очень полюбил ее), но потом родители решили, что здесь он не получит хорошего образования, и отправили его в частную школу. Это оказалась одна из тех школ армейского типа, где все должны ходить строем, как маленькие солдаты в идеально начищенных ботинках. Только много позже я узнал, как тяжело Майк переживал, что его выдернули от друзей в старой школе, и как сильно возненавидел новую.
Как по мне, в школе лучше быть коротышкой, так на тебя смотрят сверху вниз (каламбур) и меньше задирают. Но травля существует в большинстве школ, и наша не была исключением. Ничего ужасного не происходило, но того, что происходило, было достаточно, чтобы привить мне неприязнь к любому насилию. Я постоянно испытывал давление со стороны сверстников и ненавидел это чувство. Я сидел на уроке физики и тоскливо смотрел в окно северного корпуса школы, изо всей силы стараясь не замечать происходящее на уроке, а где-то там, за холмом и полем, был мой дом. Как я хотел оказаться там! Оказаться там и играть с Майком.
Можно предположить, что, пойди мы в местную, а не католическую школу, знай мы больше детей своего возраста в деревне, не превратись Мэнди в девочку-подростка с менструациями и свойственными всем девочкам-подросткам занятиями, может быть, мы с Майком не стали бы так близки. Я даже могу представить, что был бы сыт по горло необходимостью возиться с младшим братом («присматривать за ним»). Но получилось по-другому, и теперь я благодарен за все это. Я благодарен за то, что рос, зная очень ограниченный круг людей, что ходил в дерьмовую школу и что Мэнди повзрослела раньше нас. Потому что за все это я получил брата.
Как только Майк подрос, мы стали много времени проводить вне дома. Мы шли на улицу при первой возможности, играли, гоняли на велосипедах и лазили по деревьям. Нашим домом стал наш собственный холм, с которого можно было увидеть все – от Уирелла и Ливерпуля до побережья. Он был крутым (особенно для детских велосипедов), и съехав с него, можно было попасть куда угодно.
Не знаю, смущала ли Майка когда-нибудь наша разница в возрасте, но вскоре он добился того, что она вообще перестала быть заметна. То ли он так отчаянно стремился сравняться со мной, то ли изначально был лишен страха. Физически я какое-то время превосходил его, но даже когда он проигрывал в росте (учитывая, что я и сам не был великаном), в азарте я не мог с ним сравниться. Особым шиком было скатиться на велосипеде с нашего холма без тормозов. Ага, вот именно! Помните ослика? Я съеживался над рулем, снижая скорость до той, которая меня не пугала, а он ракетой срывался вниз и не тормозил, пока со звучным грохотом не врезался в забор пастбища.
Еще было озеро. Вокруг располагались свинцовые рудники, и вода была очень грязной от рудниковых отходов. Мы проверяли свою меткость, кидая в него камни и стараясь попасть в определенную цель. Это как раз то, в чем я недолго был лучше, благодаря возрасту и большей силе. Но чем менее существенной делалась наша разница в возрасте, тем более соревновательными становились наши отношения. Майку обязательно надо было забраться на дерево выше, чем я (выше, чем я считал благоразумным пытаться залезть). Прошли годы, и со временем Майк вывел правило: не считается, что он влез на дерево, если его голова не достает до самого верхнего листа.
И все-таки каким-то образом он ни разу не упал. С ним не случалось ничего плохого. Ну царапины были конечно – тут
