У 7-го герцога было двое сыновей (и шесть дочерей). Он пришел к заключению, что наследник его «не оправдал возложенных надежд», и что возвращение удачи в дела семьи должно значительно более зависеть от младшего сына, лорда Рандолфа, чья ничем не выдающаяся учеба в Итоне сменилась обучением в Мертон-колледже Оксфорда. В 1874 году он был избран в Палату Общин как депутат от Вудстока — «семейной вотчины», хотя понимание герцогом своих обязанностей встречало в городе все большее неприятие. Он совершил обязательную поездку по Европе, где не понаслышке узнал, что такое попойки. Его усы, похожие на усы моржа, производили должное впечатление на дам, а выступал он так же умело, как обращался с лошадьми. Он был вхож в общество принца Уэльского. Вкупе эти качества были весьма многообещающими, но он был всего лишь младшим сыном относительно небогатого герцога, который должен был содержать относительно большой дом, семью и хозяйство[4].
В апреле 1874 года, в церкви посольства Великобритании в Париже он повенчался с Джепни Джером. Принц и принцесса Уэльские прислали щедрый подарок на свадьбу, а личный секретарь принца был его шафером. Молодые познакомились еще прошлым летом в Коус-Болле, но необходимые приготовления к свадьбе до сих пор не вышли на финишную прямую. Никто из рода Спенсеров Черчиллей никогда не брал в жены дочь американского биржевого маклера. Отец Рандолфа указывал на то, что отец Дженни уже был однажды банкротом и может обанкротиться снова. С другой стороны, он производил впечатление человека, способного зарабатывать (и, соответственно, тратить) большие деньги. Пожалуй, кроме случая с банкротством в финансовом прошлом мистера Джерома, в смысле обеспеченности он выглядел вполне благополучно, хотя, на взгляд герцога, до сих пор производил впечатление вульгарного типа. Денежное содержание, которое предполагали назначить молодым м-р Джером и герцог, требовало, разумеется, тщательного подсчета; во внимание надо было брать и вероятность появления потомства. Итоговый результат давал возможность арендовать дом в Мэйфэре и вести соответствующую светскую жизнь. Такое обеспечение, насколько бы достаточным оно ни было, не полностью принимало в расчет деятельность и интересы Дженни и Рандолфа[5].
Бленгейм, во всем своем великолепии, в течение всей жизни Уинстона Черчилля пребывал на заднем плане, и только после его смерти оказался в поле зрения. Из окна дворца можно увидеть башню Блейдонской церкви. Во двор именно этой церкви было доставлено тело Уинстона Черчилля, для погребения рядом с могилами его матери и отца, среди могил прочих членов дома Черчиллей. В течение всей жизни он наносил редкие визиты в Бленгейм, и самые смешанные воспоминания захлестывали его. Он отлично рассчитал, сколь трогательно будет сделать предложение своей будущей супруге в храме Венеры в Бленгейме. Он не смог бы прожить жизнь одного из герцогов Мальборо, не бывая в Бленгейме. Летом 1938 года они с Антони Иденом, только что вышедшим в отставку с поста министра иностранных дел, мрачно коротали здесь вечер на террасе, обсуждая будущее Европы. В 1947 году он принимал у себя основные силы консерваторов и руководил их собранием, чувствуя, что все еще может управлять политическими течениями по своему усмотрению.
Тем не менее, Бленгейм никогда не был его дворцом. У его дяди Джорджа, который во второй раз также женился на американке, был сын, «Санни», унаследовавшей титул 9-го герцога в 1892 году. Три года спустя Санни взял в жены Консуэло Вандербильт. Она привезла с собой из США деньги — годовой доход в 20 000 фунтов и доход с капитала в 500 000 фунтов. Бленгейм нуждался в этих средствах. По-видимому, он нуждался и в наследнике, чтобы вывести из игры маленького выскочку Уинстона. Цель была достигнута, наследник появился на свет, но брак закончился разводом. Вторая жена Санни, на которой он женился в 1921 году, также была американкой. Во всяком случае, рождение сына означало, что Уинстону никогда не стать герцогом Мальборо. Если бы ему удалось унаследовать титул, он никогда не стал бы премьер-министром. Давно прошло то время, когда на пост премьер-министра мог реально претендовать обладатель герцогского титула. Разумеется, как простой герцог, Уинстон мог бы стать объектом любых, больших или малых, биографических исследований с той же вероятностью, что и любой другой англичанин во второй половине двадцатого века. Не случись двоюродного брата, и его судьба переменилась бы.
Следовательно, налицо был парадокс: бесспорно, будучи Черчиллем, он принадлежал к «правящему классу», но лишь в силу того, что был сыном младшего сына, Уинстон мог войти в число «правящих» реально. Тем не менее, пока он взрослел, аристократическая родословная могла лишить его этой возможности. Второй этап реформ, проведенный в 1867 году, явился рискованным «прыжком в неизвестность». Расширение прав на участие в выборах и предоставление прав голоса каждому третьему из взрослых мужчин в Англии и Уэльсе произвело немедленный эффект в 1868 году, когда к власти пришла партия либералов во главе с Гладстоном. Именно это правительство потерпело поражение на всеобщих выборах 1874 года, по результатам которых лорд Рандолф был избран в Палату Общин. В возрасте семидесяти лет премьер-министром стал Дизраэли, получивший возможность показать, что в глазах расширенного контингента избирателей Партия консерваторов предстает не только выживающей, но и процветающей. Оставалось посмотреть, какой вклад в общее дело сможет внести двадцатипятилетний щеголь от Вудстока. Ибо от результатов напрямую зависела будущая карьера крошки Уинстона.
Политическим кругам разумно было бы предполагать, что карьера лорда Рандолфа будет пестрой и неустойчивой. Отнюдь не столь разумным выглядело бы предсказание, что в возрасте 45 лет он ляжет в могилу. В мире политики не было известно, что он уже поражен сифилисом. С переменным успехом он боролся против этой болезни до конца своих дней, пока, наконец, не был ею сражен. Можно спорить об обстоятельствах, сопутствовавших заражению, но в природе болезни сейчас едва ли можно сомневаться. Тяжестью недомоганий, временами весьма подозрительных, можно было бы объяснить беспокойство и непредсказуемость, присущие характеру лорда Рандолфа.
Черчилль конечно же был честолюбив, но не ограничивал себя рамками узконаправленной политики. В Палате Общин он выступал лишь от случая к случаю и бросился очертя голову в бурное море светской жизни. В 1876 году его поведение, в частном порядке затрагивавшее принца и принцессу Уэльских, навлекло на него немилость двора. Хотя дело и не дошло до дуэли с принцем в Роттердаме, поначалу вполне возможной, все же Рандолф был вынужден отправиться в Дублин, в своего рода «ссылку», в качестве бесплатного секретаря своего отца, назначенного недавно вице-королем Ирландии. Во время пребывания в Дублине занятия политическими делами Ирландии иногда бывали прерываемы охотой и иными не менее важными занятиями вице-королевского дома. В дополнение к этому, лорд Рандолф неожиданно вернулся в Лондон, произнес в Палате Общин несколько речей, всколыхнувших спокойствие, и тут же уехал. В частности, в одной из таких речей в 1878 году он подверг нападкам собственное творение правительства — законопроект по управлению графствами, который, как он считал, ущемляет права собственности и расшатывает основы независимости местного самоуправления. Он назвал этот законопроект мерой радикальной и демократической, нарушающей принципы тори. Атака была удачной и утвердила впечатление о лорде Рандолфе как о человеке, подающем надежды, особенно с тех пор, как были сделаны первые шаги к прекращению изгнания Черчилля из придворных кругов. Тем не менее, только в 1884 году лорд Рандолф и принц Уэльский снова оказались за одним столом и изгнание завершилось.
