Академические достижения Уинстона в Харроу представляли собой в общем унылую картину. И хотя это можно было объяснить или извинить, на мысль об университете это зрелище отнюдь не наводило. Было выдвинуто предложение о возможной кратковременной, но невыносимой перспективе пребывания «в лоне церкви». Возможность пойти в армию представлялась все более и более приемлемым выходом из положения, и в сентябре 1892 года Уинстон вернулся в Харроу доучиваться последний семестр. Лорда Рандолфа не слишком радовало качество полученного сыном в Сэндхерсте образования, но терпеть критику отца оставалось уже недолго.
Черчиллю было всего двадцать лет, когда умер отец. В одном из последних писем лорд Рандолф выразил заинтересованность в том, чтобы сын сделал карьеру военного, если будет упорно трудиться и покажет, что поглощен этой профессией. Возможно, лорд Рандолф пришел к заключению, что лучше быть профессиональным военным, чем профессиональным политиком[7].
Едва ли Уинстон тоже пришел к этому выводу. В августе 1895 года он уже высказывал матери свои взгляды относительно «игры в политику» и что было бы приятно в нее поиграть. Ему нравилась служба, и четыре года здорового и приятного времяпровождения, сопряженного с ответственностью и дисциплиной, во вред не пойдут, но он уже был убежден в том, что быть солдатом — не его удел. Он хотел «набить руку», прежде чем погрузиться в пучину политики. Тем не менее, он уже понимал, что нуждается в расширении кругозора. До сих пор он сумел получить только то, что он называл «чисто техническим образованием», и испытывал недостаток в глянце, который наводили Оксфорд или Кембридж. Своей матери он говорил, что в этих заведениях изучение предметов предполагало достижение более высокого уровня, чем «простая житейская необходимость». Теперь он должен был прочитать «Закат и падение Римской империи» Гиббона и «Европейскую мораль» Лекки.
Подобные темы по крайней мере отличались от разговора «о лошадях» — «любых статей и предназначений» — темы, которая в другом отношении являлась темой дня. Не то чтобы Черчилль отрицательно относился к лошадям. На выпускных экзаменах в Сэндхерсте (он оказался двадцатым среди 130 выпускников) самые высокие оценки у него были по верховой езде. Леди Рандолф написала герцогу Кембриджскому, главнокомандующему армией, и Черчилль был официально зачислен в Четвертый гусарский полк, расположенный в Олдершоте. 8–9 часов в день он проводил в седле, а потом еще играл в поло. У матери не оставалось никакого сомнения в том, что быть офицером кавалерии — себе дороже. У Уинстона — в том, что быть сыном такой матери, как леди Рандолф — себе дороже. Каким позором была «наша проклятая бедность»! Приближенные королевской семьи, приезжавшие в Олдершот, желали встречи с сыном лорда Рандолфа, и он каждый вечер мог ходить на балы. Но не ходил.
Тем не менее, все это время политика не уходила из поля его зрения. Победа сторонников объединения на Всеобщих выборах 1895 года была весьма желательной, возможно из-за того, что новый состав Кабинета был слишком силен и ярок. Раскол в правительстве мог произойти на почве политики протекционизма. Уинстон знал, что продление преимущественных прав беспошлинной торговли больше не будет осуществляться автоматически. Другие страны увеличивали тарифы. Лорду Солсбери надо было управлять своим кораблем очень осторожно, так как любое столкновение означало бы крах. У Черчилля было больше здравого смысла, чем у большинства молодых людей двадцатилетнего возраста, чтобы оценить отвратительную власть личности. Тем не менее, без динамического руководства партии не могли процветать. В одном из своих писем к матери он приписывал «разруху» в Либеральной партии отсутствию «поддерживающей силы» Гладстона. Как только он отошел от дел — последовал коллапс. В связи с этим личность наделялась кажущейся силой — как лихорадка придавала оживление ослабленному. Возможно, была деликатная аналогия в том, что Черчилль-сын вступал в игру так скоро после смерти Черчилля-отца, но исследовать природу вещей не было необходимости. Просто это было следствием убеждения, что политика есть «игра». Но игроку надо «набить руку». Что же это значило? И как этого достичь?
Герцоги Мальборо и маркизы Солсбери ничего особенного для потомков не делали, и тем не менее взрастили лорда Рандолфа и премьер-министра. Отец графа Розбери заседал в Палате Общин и, хоть и являлся автором полезного «Обращения к среднему классу на тему гимнастических упражнений», умер от сердечной недостаточности, так и не сумев передать своему трехлетнему сыну, будущему премьер-министру, какой либо мудрости о секретах политической удачи. Но даже при этих обстоятельствах, поддерживаемый свежим поступлением материальных средств от брака с наследницей Ротшильдов, молодой Розбери быстро протоптал собственную дорогу. Любовь к скачкам, яхтам и книгам показывала, что не было необходимости воспринимать его как политического деятеля, считающего политику самостоятельной и суровой профессией. Даже среди тех членов его партии, кто не интересовался лошадьми, разнообразие интересов Розбери только увеличивало его харизму. Ему легко удалось прогалопировать прямо в МИД, и оттуда — прямо на Даунинг-стрит, 10, что обернулось бедственным пребыванием на посту премьер-министра. Розбери прожил до 1929 года, но так и не удостоился больше общественного поста. Параллель с лордом Рандолфом была тревожно близка. Они принадлежали к разным партиям, но могло показаться, что лошадки, взращенные в аристократической конюшне, падали при прыжке через первый же барьер. Лорд Солсбери, его преемник-консерватор, пришедший на пост премьер-министра, особенно из Хэтфилда не высовывался и не спешил отменять отжившие обычаи, о которых так неодобрительно отзывался, когда у власти стояли либералы. Его правительство все еще было аристократическим по духу, ко Солсбери сам начал подтачивать власть аристократии на местах, когда в 1884 году учредил советы графств. Чуткие пэры из Партии консерваторов, уловив, куда дует политический ветер, исподволь стали внушать своим детям мысль о пользе уступок, хотя не все они желали к ней прислушиваться.
Предсказуемым был тот факт, что «человек новой волны», Джозеф Чемберлен, подойдет к делу воспитания поколения политических деятелей со всей буржуазной серьезностью. Своего сына Остина он отправил в Рагби-энд-Тринити-колледж Кембриджского университета изучать историю, а после — продолжать обучение, слушая серьезные лекции по этому предмету в Париже и Берлине. Он не думал, что другому его сыну, Невиллу, требовалось, или пошло бы на пользу, подобное занятие. В это же время фабрикант железных изделий и по совместительству отец члена парламента, Стэнли Болдуин, послал своего сына — он был на 7 лет старше Уинстона — в Харроу и, точно так же, в Тринити-колледж, точно так же изучать историю. Преподаватели истории в Кембридже усердно внушали своим ученикам, что их предмет — основа подготовки будущих государственных деятелей. Наверное, их ученики будут управлять страной? Между прочим, Остин Чемберлен был избран без соперников в марте 1892 года. Однако Стэнли Болдуин был склонен в общем воспринимать вещи менее серьезно и ушел в семейный бизнес. Уважаемые отцы пристально следили за их благополучием; со смешанным чувством благословляя?
