просто: достаточно предложить подозреваемому чай с лимоном. Но я никогда не поил арестованного чаем. Кстати, в тот период лимон в районном поселке был настоящей экзотикой. А ведь это не выдумка режиссера. Для оказания помощи в раскрытии этого неординарного убийства прибыл прокурор-криминалист прокуратуры области в ранге старшего советника. Надо отдать ему должное: располагать к себе он умел. Ради закрепления уже полученного признания он дал команду начальнику райотдела «позаимствовать» лимон в ресторане. Признание было закреплено, а вот подлинный мотив и подробности совершения убийства устанавливал, вернувшись с командировки, уже я и без чаепитий с подследственным. Кстати, при первом его допросе он выразил сожаление о замене следователя, мечтательно протянув: «А Юрий Петрович меня чаем с лимоном поил…». Я ответил, что чай он будет пить тот, который приносят в изолятор РОВД, но объективность расследования обещаю. Ознакомившись с материалами дела, обвиняемый попросил разрешения пожать мне руку «за то, что вы во мне человека видели». Руку ему я пожал.
Такой прием – чай с лимоном – вполне допустим, но совсем не значит, что применим к каждому обвиняемому и обеспечит необходимый контакт. Я чаем подследственных не поил, но взаимопонимание находил почти с каждым. А с одним… в шашки играл в перерыве между допросами. И надо было видеть, как преображалось над доской его апатичное лицо клиента ЛТП (лечебно-трудовой профилакторий) и становился внимательным и осмысленным взгляд. А психологический портрет обвиняемого важен для понимания его действий. Моя игра была им оценена высоко: «Хорошо играете! А в СИЗО играть неинтересно – не с кем». И в знак благодарности, предложил признание… в убийстве. «Так ты ж его не совершал, ты ж в это время в ЛТП был (было уже получено документальное подтверждение)?» И совершено неожиданно услышал: «Да, не совершал. Но ведь вас ругать будут за то, что не раскрыли его!» Эффектный результат психологического контакта! Но, несмотря на его уверенное опознание, и столь заманчивое предложение, уголовное преследование в отношении его было прекращено (очерк «Опознание»).
Разумеется, универсальных способов установления психологического контакта нет. Это, безусловно, индивидуальный процесс. Но следователь невысокой квалификации – «ремесленник», использовать его не умеет и считает ненужным.
Именно установление психологического контакта позволяет следствию получить новые, ранее не известные объективные доказательства, устранить все сомнения в виновности и убедиться в полной обоснованности обвинения. А иногда и получить информацию по другому делу, по не раскрытому преступлению. Кстати, отсутствие
50 судимости и юный возраст совсем не исключают совершение убийства. Не раз матери таких мальчиков пытались меня убедить, что признание было просто выбито, ее сын на убийство неспособен. И не один раз, сочувствуя материнскому горю, приходилось убеждать: нет, это именно ваш сын, собранные доказательства места сомнениям не оставляют. Однажды дело в связи с моим отпуском было передано другому следователю, а мать пришла с возмущением: я не согласна, я к прокурору пойду, хочу, чтобы дело сына вели вы. Поглядел на неё с недоумением: «Именно я доказал совершение убийства вашим сыном, коллега лишь дождется заключения экспертиз и направит дело в суд. И она ведь женщина…». И получил ответ: «Вы убедили меня, что это совершил мой сын. Но вы мне сочувствуете, а она накричала на меня: я родила убийцу. Кто ей дал такое право?» Да, конечно, нельзя, без весомых оснований, упрекать мать за преступление сына. Мать не для этого рожает детей, и конечно, надеялась видеть в нем опору и свою гордость… И опять сошлюсь на А. Ф. Кони, который принимал и непосредственное участие в расследовании, и был выдающимся обвинителем, и «по совести и закону» исполнял судебную должность: «Прокурор обращался со мною, как человек с сердцем, он не глядел на меня, как на осужденную, но смотрел, как на обвиняемую, которая может быть и оправдана. То же делали и товарищи прокурора. Я питаю к ним и до сих пор благодарность». В посмертных её записках она тепло вспоминает о нашем отношении к ней и отмечает, что молилась, между прочим, и за раба божия Анатолия… («Игуменья Митрофания»).
Создавайте атмосферу спокойствия и уверенности, никакой нервозности, излишней торопливости и нетерпения. Ничем не проявляйте своего возмущения, неуверенности, разочарования, раздражения. Спокойствие, но не равнодушие, основные условия психологического контакта с допрашиваемым. Уже задавая первые «формальные» вопросы, будьте внимательны к поведению допрашиваемого, и, в зависимости от него, корректируйте тактику допроса.
Искусство следователя состоит в умении слушать и воспринимать все обстоятельства совершения преступления. Двух одинаковых убийств не бывает, обстоятельства их совершения самые разные. Иногда убийцы вызывают искреннее сочувствие – настолько неприглядным, аморальным и противоправным было поведение погибшего. Кстати, возможность квалификации состояний необходимой обороны и аффекта во многом зависит от объективности и профессионализма следователя. Умение слушать – это непременное условие установления психологического контакта с обвиняемым, который должен быть уверен в том, что ничего лишнего ему не припишут. Нельзя обманывать допрашиваемого, не следует обещать свидетелю того, что заведомо для следователя невыполнимо.
Классический пример психологической борьбы следователя с подозреваемым описан Достоевским Ф. М. в романе «Преступление и наказание». Умный, тонкий, лукавый, и, вроде бы, простодушный следователь Порфирий Петрович в итоге вынуждает «идейного» убийцу к признанию. Конечно, нравственные терзания Раскольникова не характерны для современных убийц. Но ведь они не были характерны для преступников и того времени. Многие ли тогда задавались вопросом: «Тварь я дрожащая, иль право имею?» Кстати, и сейчас встречаются философствующие преступники. К примеру, охотно философствовал отрубивший собутыльнику на спор голову (очерк «И жизнь – копейка»), и грабитель, произнесший в суде монолог «А потерпевший кто?» (одноименный очерк). В результате этого монолога подельник был оправдан, а его собственные действия переквалифицированы на кражу. Лишь при новом рассмотрении после отмены приговора, он получил заслуженное наказание.
Не рассчитывайте путем психологического наскока добиться признания. Формула «сознайтесь, вам легче будет» работает не всегда, а для психологического контакта недостаточно угощения обвиняемого сигаретой.
К сожалению, стали повседневностью «приемы», способные озлобить обвиняемого и окончательно подорвать его доверие к следователю:
– обман обвиняемого с требованием сознаться, потому что его соучастники, якобы уже сознались, что он, будто бы, опознан потерпевшими по фотографиям и т.п.;
– проявляемое следователем незнание дела, хотя бы и незначительной мелочи;
– отказ выполнить обоснованные ходатайства о дополнении следствия;
– нежелание принимать его доводы потому, что они «к делу отношения не имеют»;
– не выполнение данных обвиняемому обещаний – о вызове его на допрос, о даче разрешения на свидание, о сроках окончания расследования, о приобщении документов;
– невнимательное, поверхностное, сугубо формальное отношение к делу, неумение и нежелание вникнуть в существо дела, длительные перерывы в следственных действиях.
Учитывайте индивидуальные особенности и психологию обвиняемых. Позволю сослаться на выдающегося юриста: «поведение при следствии и на суде бывает различно не только в зависимости от значения их объяснений, но и от свойства их характера. Одни махают на все рукой и, как бы говоря: „будь, что будет“, вяло реагируют на то, что перед ними и с ними происходит. Другие держат себя вызывающе, с известного рода бравадой или рисовкой. Третьи принимают живое участие в перекрестном допросе и вступают в словесную борьбу со свидетелями. Четвертые играют заранее обдуманную роль и дают объяснения, проникнутые таким ловким лицемерием, которому мог бы позавидовать Тартюф. Наконец, пятые, относясь в общем равнодушно или со спокойной сдержанностью к своему положению в деле, вдруг приходят в волнение и теряют самообладание по поводу какого-либо второстепенного и не имеющего особого значения эпизода» – А. Ф. Кони «На жизненном пути».
С иными обвиняемыми очень сложно сохранить беспристрастность хотя бы внешне.
Единственный у матери-инвалида сын, существующий на её пенсию, облил мать керосином и поджег за отказ дать денег на продолжение выпивки. Получившая ожоги 70% тела, мать прожила ещё 20 дней. Доставленная в больницу, советовалась с медсестрой – говорить ли ей следователю, что это сделал сын. По истине беспредельна материнская любовь. Сын вины не признал и выдвинул версию загорания пролитого на пол керосина от выпавшего с печки уголька… А керосин вытек из фляги: он хотел его продать за самогон, но мать потребовала «для сохранности» положить флягу под её кровать, и он, как послушный сын, это требование исполнил… Исходя из локализации ожогов на теле потерпевшей, очаг загорания находился на постельном белье, печь вообще в это время не топилась. Два очевидца-собутыльника
