317
По-видимому, неоконченную «Гибель Пушкина» – см. ОП, с. 110.
«Губы у нее были голубые» – цитата из моей повести «Софья Петровна», которую я прочитала Ахматовой 4 февраля 1940 г. (См. «Записки», т. 1, с. 77–79.) Позднее Ахматова перенесла эти «голубые губы» в свой текст – в прозаическое начало «Реквиема» «Вместо предисловия», – помеченное 1 апреля 1957 г. (см. сб. «Узнают…», с. 294).
Повесть моя «Софья Петровна» сначала была напечатана за границей (об этом см. «Записки» т. 1, «За сценой»: 48), а затем, через два десятилетия, на родине: в журнале «Нева» (1988, № 2), в сборнике моих «Повестей», а также в нескольких других сборниках.
«Один идет прямым путем» – БВ, Седьмая книга.
Не могу установить, какой именно из вариантов автобиографии прочла мне А. А. в тот день. В советской печати с разнообразными пропусками это автобиографическое предисловие напечатано несколько раз. Наибольшим опустошениям оно подверглось именно в сборнике 61 года. Тут нету ни плаванья, ни похвал в прессе, ни упоминания о первых стихах.
Что же касается Октябрьской революции и моста, разведенного днем – эпизод этот тоже отсутствует в напечатанном предисловии – об этом см. сб. «Узнают…», с. 332.
В библиографическом отделе «Литература об Ахматовой», приложенном ко второму тому «Сочинений», перечислено около двадцати работ Г. Адамовича (с 1915-го по 1960 год). О которой именно шла речь – не помню.
Придя домой, я пометила карандашом дату против каждой вставленной тогда строки и строфы. Вот главное из того, что «накопилось» и было продиктовано или вписано Анной Андреевной в мой экземпляр «Поэмы» 24 апреля 1960 г.:
Строфа: «Маска это, череп, лицо ли…»
Строфа: «Это он в переполненном зале…»
Строфа: «Чтоб сюда из чужого века…»
Строфа: «Все, что сказано в первой части…»
Почти заново написана строфа о Шаляпине:
И опять тот голос знакомый,
Словно эхо горного грома, —
Наша слава и торжество!
Он сердца наполняет дрожью
И несется по бездорожью
Над страной, родившей его.
(Впоследствии – «вскормившей»; а вместо «Наша слава и торжество!» – «Не последнее ль торжество!»)
К прозаическому отрывку «Вместо предисловия» сделан эпиграф: «Иных уж нет, а те далече».
Под «Первым посвящением» вместо 26 декабря 40 года поставлено 27-е.
В строфе «Это все наплывает не сразу…» вместо «Вспышка газа…» сделано «Запах розы».
В строфе «Но летит, улыбаясь мнимо…» появилась новая строка: «Ты, наш лебедь непостижимый».
К третьей главке первой части, вместо эпиграфа из Вс. Князева («Любовь прошла и стали ясны») поставлен эпиграф из Мандельштама: «В Петербурге мы сойдемся снова, / Словно солнце мы похоронили в нем».
В строфу «Ветер, полный балтийской соли» продиктована строка: «Кто лишь смерти просит у Бога…»
В строфе: «Так и знай: обвинят в плагиате…», в строке «У шкатулки ж двойное дно» – двойное дно заменено тройным. Такая замена, по моему убеждению, связана с новыми строфами, возникшими в «Решке» в 1959—60-х годах. Об этих новых строфах см. с. 459–461.
Обе записи опубликованы: как оказалось, первая (от 24 декабря 59 г.) из «Автобиографической прозы», вторая (от 17 декабря 59-го) из «Прозы о Поэме». Привожу отрывки: «Последние дни я все время дополнительно чувствую, что где-то что-то со мной случается. По какой линии, это еще не ясно. То ли в Москве, то ли еще где-нибудь. Что-то втягивает меня, как горячий воздух огромной печи или винт парохода».
«…картина, выхваченная прожектором памяти из мрака прошлого» – это мы с Ольгой после похорон Блока, ищущие на Смоленском кладбище могилу Всеволода (f 1913): «Это где-то у стены», – сказала Ольга, но найти не могли. Я почему-то запомнила эту минуту навсегда». («Двухтомник, 1990», т. 2, с. 286 и с. 252.)
Никакие переводы Ахматовой из Лопе де Вега мне неизвестны.
Речь идет о главе из поэмы Твардовского «За далью даль», появившейся в «Правде» 29 апреля 1960 года. Глава называлась «Так это было».
№ 61.
«Подражание армянскому» – № 77.
При жизни Ахматовой их не напечатали. Только после смерти, в 1 966 году, в № 13 журнала «Радио и Телевидение», по-видимому, по счастливой случайности, явилось «Подражание армянскому». Затем оно исчезло еще на 23 года. Явилось снова в 1989-м, в сб. «Узнают…» и других. «Стансы» же впервые опубликованы у нас тоже в 89-м – сначала, 29 января, в «Ленинградской правде», затем в журнале «Огонек» (№ 10, с. 12) ив том же году в сборниках «Узнают…» и «Я – голос ваш». Каждый раз стихи эти печатаются не совсем в том виде, в каком А. А. дала их мне для «Бега времени». (Варианты в 6-й и 7-й строках.)
О предполагаемом источнике ахматовского «Подражания армянскому» см. статью Георгия Кубатьяна «Царственное слово» («Литературная Армения», 1989, № 10), где автор сопоставляет стихи Ахматовой с четверостишием Ованеса Туманяна. Это же сопоставление еще в 84-м году было сделано Соней Кетчян. – См.: Sonia Ketchian. The genre of Podrazanie and Anna Achmatova // Russian Literature, XV (1984), North-Holland.
По-видимому, в данном случае А. А. похвалила мою заметку из вежливости, по доброте душевной. Она никому ее не показала – обычно же те статьи и письма, которые представлялись ей интересными, показывала друзьям225.
К. И. долго и тяжело болел. Сохранилась его запись от 10 апреля 60 г.: «Вот уже почти месяц я в постели».
В начале мая Борис Леонидович слег; врачи полагали, что у него инфаркт.
Ваня – Иван Игнатьевич Халтурин; о нем см. 101.
Нет, оставила «помогите».
Об С. Н. Андрониковой-Гальперн см. 273.
А. А. заблуждалась. См. с. 442, а также примечание на с. 418.
15 мая 1960 года в «Правде» были опубликованы «Эпизоды из романа «Костер». Час первый».
Слова Анны Андреевны о диалоге в «Пиковой даме» интересно сопоставить с ее записью, сделанной в Комарове 22 августа 1961 года под заглавием «Второе письмо». Запись преподнесена автором как продолжение письма 1955 года, т. е. «Письма к NN».
«Конечно, каждое сколько-нибудь значительное произведение искусства можно (и должно) толковать по-разному (тем более это относится к шедеврам). Например, «Пиковая Дама» – и просто светская повесть 30-тых годов 19 века, и некий мост между 18 и 19 веками (вплоть до обстановки комнаты графини), и библейское «Не убий» (отсюда все «Преступление и наказание»), и трагедия старости, и новый герой (разночинец), и психология игрока (очевидно, беспощадное самонаблюдение), и проблема языка (каждый говорит по-своему, особенно интересен русский язык старухи – докарамзинский; по-французски, надо думать, она говорит не так), но… я, простите, забалтываюсь – меня нельзя подпускать к Пушкину…» («Проза о Поэме» – см. «Двухтомник, 1990», т. 2. с. 255.)
