крохотной церкви Св. Франциска Ассизского. Он узнал про легендарных “людей-ящериц”, живших в туннелях под городом тысячи или сотни лет назад – а может быть, буквально вчера. Ненадолго его посетила мысль: не написать ли про Дж. Уоррена Шуфелта, который в 1934 году изобрел некую колебательную установку и с ее помощью
нашел эти туннели, куда можно было попасть из подвала центральной библиотеки? Туннели шли до самого стадиона “Доджер” – но гениальный Шуфелт после своего великого открытия, не успев никому показать туннели,
таинственным образом бесследно исчез! И его никогда больше не видели! И что же все-таки с ним произошло? Одумавшись, он хмыкнул. Может быть, все-таки не стоит писать про несчастного старого Дж. Уоррена.
Голливуд – маленький городок внутри огромного города, и на пять минут он, новоприбывший, сделался там модной персоной. Кинорежиссер Майкл Манн пригласил его на ужин, и они обсудили проект фильма о мексиканской границе. Знаменитый киноактер Уилл Смит рассказал ему, как боксер Мухаммед Али учил его своей фирменной шаркающей манере перемещаться. Продюсер Брайан Грейзер пригласил его к себе в кабинет и спросил, не хочет ли он написать сценарий фильма о своей жизни. Несколькими годами раньше он слышал от Кристофера Хитченса, что, по мнению Милоша Формана, фильм о Рушди и другой его фильм, поднимающий тему свободы слова – “Народ против Ларри Флинта”, – могли бы составить замечательную дилогию; но и тогда, и теперь он чувствовал, что соглашаться не стоит. Если, сказал он Грейзеру, он захочет рассказать свою историю, он сначала сделает это с помощью книги. (Ему, кроме того, нравилось бывать в Голливуде и не иметь отношения к кинематографическому бизнесу. Это было, если хотите, круче. Подписав договор на сценарий, он в ту же секунду превратился бы в наемного работника, одного из многих.)
Он обедал в отеле “Беверли-Хиллз” с Кристофером Хитченсом и Уорреном Битти, большим поклонником Кристофера.
– Должен признаться, – сказал ему Уоррен Битти, – что на днях, когда я увидел вас за ужином в “Мистере Чау”, с вами была женщина такой красоты, что я чуть не упал в обморок.
В те дни он доверял ей безоговорочно, поэтому ответил:
– Я ей позвоню. Может быть, она к нам присоединится.
– Скажите ей, будьте добры, – попросил его Битти, – что здесь Уоррен Битти и что на днях он чуть не упал в обморок, сраженный ее красотой.
Когда он позвонил, она ехала в машине и злилась (она терпеть не могла сидеть за рулем).
– Я тут обедаю с Уорреном Битти, – сказал он, – и он попросил меня сообщить тебе, что чуть не упал в обморок, сраженный твоей красотой.
– Заткнись, – отозвалась она. – Мне сейчас не до твоих шуточек.
Но он все-таки убедил ее, что говорит правду, и она присо-единилась-таки к ним, причем нарочно не стала наряжаться: явилась в трениках и маечке и, конечно, выглядела при этом вполне способной повергнуть Уоррена Битти в обморок.
– Прошу вас, не пеняйте мне, – сказал ему легендарный любовник, – если я на пять минут потеряю голову из-за вашей дамы. Потом можно будет продолжать обедать.
Он порадовался про себя, что существует Аннет Бенинг [276], а то ведь… ладно, лучше это оставить. Они продолжили обедать, и вопрос был исчерпан.
Теснее всего он сдружился в Голливуде с Кэрри Фишер [277], проницательной и острой на язык, и она высказала ему свои сомнения по поводу Падмы. Она устроила вечеринку, чтобы он мог познакомиться с другими женщинами, и прежде всего с Мег Райан [278], которая ему очень понравилась – даже несмотря на то, что три раза повторила: “Вы знаете, люди так ошибаются иге ваш счет!” Но потом разговор зашел о духовной жизни, и Мег рассказала про свои многие посещения индийских ашрамов, призналась, что восхищается Свами Мукта-нандой и Гурумайи. Это их не сблизило – тем более что он сказал ей в ответ, что скептически относится к индустрии гуру, и посоветовал прочесть книгу Гиты Мехты “Карма-кола”.
– Ну почему вы такой циник? – спросила она так, словно действительно хотела знать ответ, и он сказал, что, если растешь в Индии, легко понять, что эти люди обманщики.
– Да, конечно, шарлатанов очень много, – резонно согласилась она, – но ведь можно распознать честных?
Он печально покачал головой.
– Нет, – сказал он. – У меня это не получается.
И на этом их беседа окончилась.
Бесконечные перемещения между УэстТолливудом и Пембридж-Мьюз были дьявольски тяжелы, и с разводом, который стал слишком отвратителен, чтобы его описывать, с огромными помехами его общению с маленьким сыном, приводившими его в бешенство, с растущими расходами на ремонт нью-йоркской квартиры, которая оказалась в гораздо худшем состоянии, чем он думал, с переменами в настроении Падмы, столь частыми, что он был счастлив, если между ними все было ладно два дня подряд, – со всем этим ему приходилось иметь дело сквозь тусклую пелену синдрома смены часовых поясов. И однажды в Лос-Анджелесе он услышал весть, которой со страхом ждал не один год. Умер Джон Дайамонд. Он закрыл лицо руками, и когда женщина, говорившая, что любит его, узнала от него, в чем дело, она сказала: “Я тебе сочувствую, но ты переживешь это, я думаю”. В такие моменты ему казалось, что он и двух секунд больше не сможет с ней пробыть.
Но он не уходил. Он оставался с ней еще шесть лет. Потом, глядя на те дни лишенными иллюзий глазами человека, пережившего очередной развод, он не вполне понимал свое поведение. Возможно, это был род упрямства; или отказ разрушить связь, ради которой он разрушил брак; или нежелание пробудиться от грезы о счастливом будущем с ней, пусть даже это будущее было миражом. Или, может быть, она, черт возьми, была просто-напросто слишком красива, чтобы уйти.
В то время, однако, у него был более простой ответ. Он остается с ней, потому что любит ее. Потому что они любят друг друга. Потому что у них любовь.
Несколько раз за эти годы они расставались – ненадолго, – причем чаще по его инициативе; но в конце концов он предложил ей выйти за него замуж, и вскоре после свадьбы ушла именно она. Это побудило Милана, который на бракосочетании нес подушечку с кольцами, спросить его: “Как же так, папа? Такой замечательный день ничего не значил?” У него не было ответа. Он чувствовал то же, что и сын.
Были, конечно, и хорошие моменты. Они обустроили себе жилище, любовно украсили его и обставили, как нормальная пара. “Я делала это с тобой любя и чистосердечно”, – сказала
