выбор пал на него. Он составил небольшой список “личных” фильмов для показа, куда вошли “Золотая крепость” Сатьяджита Рая – о мальчике, который грезит о прошлой жизни в золотой крепости, полной драгоценных камней; “Солярис” Андрея Тарковского – о планете, которая была единым разумом, столь мощным, что она могла исполнять глубинные желания людей; и немой шедевр Фрица Ланга “Метрополис” – мрачная поэма о тирании и свободе, о человеке и машине, восстановленная в первоначальном виде и наконец избавленная от электронного музыкального сопровождения Джорджо Мородера.
Фестиваль прошел в удлиненный по случаю Дня труда сентябрьский уик-энд; то были его последние свободные дни перед мероприятиями, связанными с публикацией “Ярости” в Америке. Он встретился с Падмой в Лос-Анджелесе, и они вылетели в Колорадо, где 1 сентября отметили ее тридцать первый день рождения, смотря кино среди гор, гуляя по улицам прихотливо раскинувшегося городка, где Бутч и Сандэнс [281]ограбили свой первый банк, тут попивая кофе с Вернером Херцогом [282], там болтая с Фэй Данауэй [283]. В Тельюрайде никто никому ничего не продавал, не втюхивал, и все были доступны. Киношные энциклопедисты Леонард Малтин [284] и Роджер Иберт [285], кинодокументалист Кен Бернс и другие хорошо информированные люди из мира кино были к твоим услугам – делились мудростью, отпускали шуточки. О чем в Тельюрайде не было двух мнений – это о том, что Том Ладди знает всех на свете. Великий Ладди, церемониймейстер и повелитель праздничного беспорядка, смотрел на все благосклонным взором. Тельюрайд был веселым местом. Чтобы отправиться на горном подъемнике в кинотеатр имени Чака Джонса [286], надо было оформить Rabbit Reservation — “куоличью буоню”.
Они посмотрели французский кинохит “Амели”, насыщенный чуть переслащенными фантазиями, хорватский фильм Даниса Тановича “Ничья земля” – этакое “В ожидании Годо” в окопах под огнем – и мастерски сделанную на деньги кабельной телесети Эйч-би-о картину Агнешки Холланд “Выстрел в сердце” – экранизацию книги Майкла Гилмора о его брате-убийце Гэри. Смотрели по три фильма в день, на некоторых засыпали, а между просмотрами и после них – гульба, встречи, вечеринки. Спустились с горы g сентября, и восемь дней спустя невозможно было не вспомнить то время как пребывание в раю, откуда был изгнан весь мир, а не только они.
Официальной датой выхода в свет “Ярости” в США было 11 сентября 2001 года. События того дня преобразили роман, задуманный как ультрасовременный сатирический портрет Нью-Йорка, в исторический роман о городе, переставшем быть тем Нью-Йорком, что он описывал, о городе, чей золотой век оборвался в высшей степени резко и ужасающе; в роман, который внушает читателям, помнящим, каким был этот город, не запланированное автором чувство: ностальгию. Один персонаж комиксов Гарри Трюдо “Дунсбери” печально признается: “Знаете, по чему я взаправду тоскую? По десятому сентября”. Нечто подобное, он понял, произошло с его романом. События 11 сентября превратили его в портрет предыдущего дня. Превратили его в грезу об утраченной прошлой жизни, о золотой крепости, полной драгоценных камней.
10 сентября 2001 года он был не в Нью-Йорке, а в Хьюстоне, штат Техас. До этого он пятого читал отрывки в книжном магазине “Барнс энд Ноубл” на нью-йоркской Юнион-сквер, потом полетел в Бостон – во второй город его авторского турне – и был там шестого и седьмого. Утром 8 сентября он вылетел из аэропорта Логана всего за трое суток до роковых самолетов и два дня провел в Чикаго. После этого вечером десятого в хьюстонском театре “Элли” был полный зал – в театр, по словам Рича Леви из проводившей вечер литературной организации “Инпринт”, пришли девятьсот человек, еще двести не смогли попасть, – а снаружи его ждал сюрприз: небольшая, человек на двести, демонстрация мусульман против его присутствия. Это казалось каким-то приветом из прошлого. На следующее утро он вспоминал бородачей с плакатами и задавался вопросом: не жалеют ли они о том, что выбрали из всех дней, когда могли продемонстрировать свой фанатизм, именно этот?
Он только-только проснулся, когда ему в номер позвонил радиожурналист. Он согласился перед вылетом в Миннеаполис поговорить с его радиостанцией, но для этого было слишком рано.
– Мне очень жаль, – прозвучало в трубке, – но мы все отменяем. Мы переходим на непрерывное освещение событий в Нью-Йорке.
– А что за события в Нью-Йорке? – спросил он. Он так и не приобрел американскую привычку, едва проснувшись, браться за пульт телевизора. После паузы собеседник произнес:
– Включите телевизор.
Он включил – и меньше чем через минуту увидел второй самолет.
Он не мог сидеть. Смотреть на это сидя казалось неподобающим. Он стоял перед телевизором с пультом в руке, и в мозгу крутилась цифра: пятьдесят тысяч. Пятьдесят тысяч человек работало в Башнях-близнецах. Сколько из них погибло? Страшно даже подумать. Он вспомнил, как в свой первый вечер в Нью-Йорке побывал в баре “Окна мира” на верху одной из башен. Вспомнил, как Пол Остер рассказывал про переход Филиппа Пети между башнями по канату. Но по большей части просто стоял и смотрел на горящие здания, а потом – одновременно с тысячами людей по всему свету – завопил в мучительной судороге, не веря своим глазам: “Ее нет! Ее больше нет!”
Это рухнула южная башня.
В небе кричали птицы.
Он не знал, что делать; поехал было в аэропорт, но вернулся с полпути, услышав по радио, что по всей стране запрещены вылеты. В отеле “Четыре сезона” номера у него уже не было, в вестибюле толпились люди, попавшие в такое же положение. Он нашел свободное кресло в углу и взялся за телефон. Помог Рич Леви из “Инпринта”. Он связался с поэтом Эдом Хиршем и его женой Джанет, застрявшими в Вашингтоне, и они предложили ему свой дом поблизости от здания Мениловской коллекции в Музейном районе, если он согласен кормить их собаку. Это принесло ему некое утешение: побыть одному в доме писателя, в окружении книг, в мире мысли – в то время как в большом мире царит безумие.
Среди тысяч погибших его знакомых не оказалось. Элисон Саммерс, жена Питера Кэри, стояла у банкомата под северной башней, когда в небоскреб врезался первый самолет, но осталась жива. Кэрил Филлипс видела случившееся с Гудзон-стрит, Роберт Хьюз – с Принс-стрит. Юная Софи Остер, которая в свой первый день в школе для старшеклассников впервые в жизни спустилась в метро одна, проезжала под Башнями-близнецами, когда наверху совершалось зверство. 12 сентября стало вторым днем ужаса и горя. Наш прекрасный разбитый город, думал он, плача
