Пять суток пароход двигался при непрерывном дневном свете. Настали белые ночи. Низкорослые лапландцы, люди смешанной расы, по мнению Энгельса, жили еще на три четверти в каменном веке. Опрятные, черноволосые человечки с монголоидными глазами очень заинтересовали путешественников. Они учились у них запрягать оленей и ловить треску, которую местные жители после улова складывали на берегу, как поленницу.
Вернувшись из Тромсе, Энгельс и Шорлеммер отправились по норвежским городам и деревням. Как и в Америке, их удивил сугубо обособленный быт. На расстоянии нескольких километров друг от друга жили хуторяне, отрезанные от всего мира. Возделанная ими земля, несмотря на окружающие скалы, могла бы прокормить не одну семью. Обитатели этих суровых мест красивы, сильны, находчивы, отважны и фанатически религиозны. Города разительно походили на приморские германские и голландские.
Путешествие по зелено-серым гладководным шхерам оказалось чрезвычайно успокаивающим. Там господствовала глубокая тишина, и Энгельсу показалось, что даже самое маленькое альпийское озеро по сравнению с ними бурлит океаном. В Мольде Энгельс с другом поднялись на вершину Мольдегай.
На севере, в Свартисене, стоящем на огромном леднике, Энгельс уговорил Шорлеммера взобраться на глетчер.
На обратном пути в Лондон, снова на пароходе, Энгельс и его друг разговорились о виденном.
— Я восхищен природой и разочарован духовной культурой Норвегии, как это было и в Америке, этой новой стране обетованной, — сказал Шорлеммер. — Проклятый индивидуализм, он слепит и творит лицемеров. Признаюсь, я не этого ждал от страны Ибсена.
— Верно, дорогой Джоллимейер. В данное время Норвегия и Америка по своим природным данным — основа того, что филистер называет «индивидуализмом». И все же за последние двадцать лет Норвегия пережила такой подъем в области литературы, каким не может похвалиться за такое же время ни одна страна, кроме России.
Вернувшись домой, Энгельс принялся за ответы на многочисленные письма, которые пришли в его отсутствие или проездили в его кармане почти месяц.
Одному из своих берлинских корреспондентов он писал между прочим:
«…Наше понимание истории есть прежде всего руководство к изучению, а не рычаг для конструирования на манер гегельянства. Всю историю надо начать изучать заново… Одной из величайших услуг, оказанных нам законом против социалистов, было то, что он освободил нас от навязчивости немецкого студента с социалистическим налетом. Теперь мы достаточно сильны, чтобы вынести и этого немецкого студента, который снова очень уж заважничал… как мало среди молодых литераторов, приставших к партии, таких, которые дают себе труд изучать политическую экономию, историю политической экономии, историю торговли, промышленности, земледелия, общественных формаций… Самомнение журналиста должно все преодолеть, а этому соответствуют и результаты. Эти господа воображают, что для рабочих все годится. Если бы они знали, что Маркс считал свои лучшие вещи все еще недостаточно хорошими для рабочих, что он считал преступлением предлагать рабочим что- нибудь не самое лучшее!..»
Собравшийся вскоре после отмены исключительного закона съезд социал-демократов Германии в Галле был триумфален.
Представители Франции, Англии, Австрии и многих других стран прибыли в Германию поздравить единомышленников. 55 приветственных адресов и 250 телеграмм оглашены были с трибуны.
Вильгельм Либкнехт, счастливый, что дожил до победы партии, помолодевший и гордый, сделал, по мнению Тусси, превосходный доклад. Не обошлось, однако, без споров с противниками. Они потребовали от социал-демократов уступок буржуазии и сговора с представителями существующего в стране монархического строя. Соглашатель Фольмар пытался убедить делегатов съезда в благих намерениях правительства, которое отменило исключительный закон и отныне стремится к истинной дружбе с социал-демократами
В интересах всего народа. Критикуя марксистскую теорию государства, он проповедовал постепенное мирное развитие революции и отвергал борьбу.
— Я предлагаю начисто изменить тактику социал-демократии. Доброй воле, откуда бы она ни исходила, мы протянем раскрытую ладонь, злой воле — кулак! — закончил он свою речь.
Против Фольмара и его соглашательских посулов выступил Бебель. Гнев родит борца. Речь его была сокрушительной. Он напомнил, к чему ведет измена марксизму. Она тянет к гибели. Только верность идее и умелая тактика обеспечили отступление реакционеров и отмену страшного закона против социалистов.
Бебеля и Либкнехта, проявивших в этот раз неустрашимость и твердость, поддержал съезд.
Было избрано правление партии, а газета «Вперед» объявлена центральным органом социал-демократии. Порешили собраться на конгресс Интернационала в следующем году.
— Приглашаю вас вместе со мной торжественно провозгласить: да здравствует немецкая, интернациональная, освобождающая народы социальная демократия! — воскликнул, закрывая съезд, председатель.
И трижды зал повторил эти заветные слова и закончил их рабочей «Марсельезой».
Фридрих Энгельс не позволял себе переоценивать достигнутое, чтобы не потерять зоркости и не упустить времени для действия. Для полководца революционных войн, теоретика и стратега все добытое было только захватом маленьких рубежей, подступов.
Удача в Галле его ободрила.
— Всю эту неделю мы были для мировой прессы первой из великих держав, — говорил он друзьям с веселой улыбкой.
Отмена исключительного закона, отставка Бисмарка и перемена в тактике борьбы господствующих классов с пролетариями взбудоражили Германскую социал-демократическую партию. Разбушевались объявлявшие себя «левыми» неоперившиеся болтливые литераторы и студенты. Они бросили обвинение соратникам Бебеля и Либкнехта в том, что те защищают мелкую буржуазию. Когда в своей «Саксонской рабочей газете» они попытались объявить и Энгельса солидарным с их противниками, он воспользовался случаем и выступил против тех, кто безобразно, по его мнению, исказил марксизм. Это была гневная и насмешливая отповедь.
— Пусть же они поймут, что их «академическое образование», требующее к тому же и основательной критической самопроверки, вовсе не дает им офицерского чина с правом на соответствующий пост в партии, что в нашей партии каждый должен начинать службу с рядового, что для занятия ответственных постов в партии недостаточно только литературного таланта и теоретических знаний, даже когда и то и другое бесспорно налицо, но что для этого требуется также хорошее знакомство с условиями партийной борьбы и полное усвоение ее форм, испытанная личная верность и сила характера и, наконец, добровольное включение себя в ряды борцов, одним словом, что им… в общем и целом гораздо больше надо учиться у рабочих, чем рабочим у них.
