Все время слушаю по радио о спасательных работах на затонувшей еще в субботу в Баренцевом море подводной лодке «Курск», все остальное отошло на второй план. Я даже не представляю, что может произойти в сознании общества, если и здесь не спасем. Раньше считалось, что в таких случаях мы предпочитали смерть молодых ребят гласности. Я про себя все время молюсь за спасение этих несчастных. Это кажется страшнее, чем Чечня. Здесь опять кого-то убивают и раздаются взрывы. Если в русском накопится ненависть, то Чечне не сдобровать.
17 августа, четверг. Ночью закончил читать роман Пелевина. Тут же на обложке написал и маленькую рецензию. Роман больше меня разочаровал, потому что обольстил вначале.
В конце этих заметок — Виктор Пелевин «GENERATION «П»» — я приведу пяток цитат, в них отдельные мысли из этого романа. Здесь нет общего смыслового вектора: Пелевин играет на всех полях, его книга подчеркнуто всеядна. Это очень талантливый современный писатель, есть и слово, и наблюдательность — может быть, он еще талантливей, как журналист. Но у меня появилась брезгливость от его всеядности, в основе которой, боюсь, — расчет. Никакой амбиции стать большим писателем — только продаваемым. Книга о телевидении, о рекламе. Интересно и поразительно — любовь полностью опущена. В соответствии с духом времени, — введены восточные учения, мифология — читатель чувствует себя умнее, прочтя книгу. Деньги потрачены не даром. Тем не менее, наступая на горло песне, должен сказать, что это явление. Очень талантливый и холодный ум. Но играет все же за богатых, есть даже в соответствии с условиями привязанности издательства пассаж о герое — антисемите. Найти можно любую аргументацию. Литература без чувств и привязанностей, холодно и стерильно, как в Антарктике.
Пелевин вовсе не «плохой писатель», как об этом любят поговаривать его коллеги. Пелевин «писатель момента».
Цитаты:
Один из героев:
«…сейчас особое время. Такого никогда раньше не было и никогда потом не будет. Лихорадка, как на Клондайке. Через два года все уже будет схвачено. А сейчас есть реальная возможность вписаться в эту систему, придя прямо с улицы…
Многого из того, что говорил Морковин, Татарский просто не понимал. Единственное, что он четко уяснил из разговора, — это схему функционирования бизнеса эпохи первоначального накопления и его взаимоотношения с рекламой».
Снова мысли вслух:
«Пройдет год или два, и все будет выглядеть иначе. Вместо всякой пузатой мелочи, которая кредитуется по пустякам, люди будут брать миллионы баксов. Вместо джипов, которые бьют о фонари, будут замки во Франции и острова в Тихом океане. Вместо вольных стрелков будут серьезные конторы. Но суть происходящего в этой стране всегда будет той же самой».
И еще три цитаты. Здесь не только политика и социология, но и точные наблюдения «из сегодня».
Реклама:
«Реклама, как и остальные виды человеческой деятельности на холодных российских просторах, была намертво пристегнута к обороту черного нала, что в практическом плане означало две вещи. Во-первых, журналисты охотно обманывали свои журналы и газеты, принимая черный нал от тех, кто как бы естественно оказывался в поле их внимания, — причем платить должны были не только рестораторы, которым хотелось, чтобы их сравнили с «Максимом», но и писатели, которым хотелось, чтобы их сравнили с Маркесом, отчего грань между литературной и ресторанной критикой становилась все тоньше и условней».
Русская идея:
«— Скажите, — спросил Татарский неожиданно для себя, — вы случайно не знаете, что такое русская идея?
— Ха, — сказал водитель, словно только и ждавший этого вопроса.
— Я тебе сейчас расскажу. Я же сам мордвин наполовину. Так вот, когда я в армии служил, в первый год, в учебке, там один сержант был по фамилии Харлей. «Я, — говорил, — мордву и чурок ненавижу!» Посылал меня зубной щеткой очко драить. Два месяца, сука, надо мной издевался. А потом вдруг приходят к нам в учебку сразу три брата-мордвина — и все штангисты, ты себе можешь представить? Кто здесь, говорят, мордву не любит?»
Любовь к «Мерседесам»:
«…ничто так не выдает принадлежность человека к низшим классам общества, как способность разбираться в дорогих часах и автомобилях».
Передали заявление премьер-министра Касьянова: «Положение складывается трагическое, но надежда есть». Кислорода у подводников по расчетам хватит до 23-го.
Занимаюсь хозяйством, закручиваю рамы, которые мне строители сделали плохо — узнаю почерк Леши из Электростали — расставляю мебель и все время читаю этюды. Нет ничего более тяжелого, чем сплошняком чтение сочинений абитуриентов. А ведь надо читать и еще рецензировать. Мои надежды не оправдались, правда, и я сам не на все бы темы написал. Мяса и страсти очень мало, как ни странно хорошо пишут рекемчуковские и особенно какой-то малый из Прибалтики. Все норовят уйти на формальную сторону проблемы. Тем не менее, двигаюсь медленно.
Утром, еще не вставая, начал читать роман Евгения Попова «Подлинная история «Зеленых музыкантов». Все топчутся на прочитанном. Уже сейчас видно, что по форме Попов повторяет «Бесконечный тупик» Галковского. Повесть о неком писателе Иване Ивановиче уже прочитана, сейчас посмотрю комментарии. Опять гипертекст. Повесть сделана под жития, с цифровым обозначением «стиха». В комментарии чуши, кажется, немало, но этот роман Попова скорее меня порадовал, обычно, как мне кажется, он пишет много хуже.
Завтра утром еду в Москву, по телефону С.П. сказал, что приезжает Саша Мамай.
18 августа, пятница. «Труд» на этот раз мою заметочку не напечатал. Звонил А.С.Вартанов, редактор прочел, все просек, он думает, признался, как и я, но струсил. Ничего в этом неожиданного нет. На работе мелкие проблемы, написал поздравительное письмо О.П. Табакову, ему уже 65, и Мише Сукернику в Нью-Йорк. Переписка с Мишей разрастается.
На въезде в Москву были жуткие пробки, все ищут террористов. Их не искать надо, а вводить прописку. Недавно был на базаре возле метро, ни одного русского лица среди продавщиц. Мы уже, видимо, не выращиваем помидоры, огурцы, петрушку, а одни азербайджанцы. В Тихой Риге свои террористы взорвали универмаг. От испуга все латыши для московского телевидения заговорили по-русски, забыв свою национальную гордость. Они, цивилизованные латыши, думали, что у них все обойдется, и они безнаказанно смогут и дальше посылать своих снайперш на заработки в Чечню.
